— Я приду домой сегодня, вероятно, поздно, потому что приглашен на именины к Стойчевым, — сказал он и вышел, небрежно кивнув головой.

Хозяин продолжил свои сетования на политику, «которой теперь многие заболели».

— Сколько несчастий она уже принесла людям и сколько еще принесет, — вздохнул он. — Я хочу стоять в стороне от нее, Но, увы, еще Бисмарк говорил: не воображайте, что неучастие в политике убережет вас от ее последствий...

Мне надоело слушать лицемерную болтовню господина Маринова, которому все время поддакивала его жена. Я поднялся, поблагодарил за гостеприимство и ушел.

Мне очень хотелось прекратить свои посещения этого дома, но нужно было терпеть. В Англии есть пословица: «Тот, кто любит яйца, тот должен терпеть кудахтанье курицы»... Пословица имела некоторое отношение к моему теперешнему положению...

Круг моих знакомых, благодаря этой семье, заметно расширился. У представителя немецкой фирмы было много девушек, которых он обучал машинописи. С некоторыми из них я познакомился и изредка встречался.

Однажды в беседе за семейным столом у Мариновых я поделился своими впечатлениями о Софии. Сказал, что мне чрезвычайно понравилась болгарская столица, но особенно ее приветливые, милые люди. Что я не возражал бы, откровенно говоря, встретиться с какой-нибудь хорошей девушкой и, чем черт не шутит, даже жениться.

Тяжело вздохнув, я сказал, что совсем одинок. Отец и мать давно умерли. Никак, мол, не могу устроить личную жизнь, хотя пора уже было бы по возрасту и положению. Между прочим упомянул, что располагаю значительными сбережениями — с собой у меня было тогда полторы тысячи долларов, — которые можно вложить в какое-нибудь выгодное дело.

— О, дорогой мистер Муней, мы вас тут запросто женим. Здесь столько прекрасных девушек, — улыбаясь, сказал сын Маринова. Его дружно поддержали родители.

Как-то мы зашли с молодым Мариновым в ресторан поужинать. Он встретил там нескольких своих друзей, среди которых был сын священника, студент Пенчо из Русе. Маринов представил меня ребятам. Мы перезнакомились. Я, как обычно, восторгался их страной, гостеприимным и симпатичным народом, природой, историческими и культурными памятниками.

— Господа, я предлагаю выпить на брудершафт с мистером Адольфом Муней, — вдруг заявил захмелевший Маринов и вскочил с места.

— Только не с Адольфом, а Альфредом, — улыбнувшись, поправил я его и тоже встал.

— Извините, дорогой! Довольно крепкий ром, — обнял он меня за плечо. — Итак, на брудершафт! Нет возражений? Ол райт!

Все зааплодировали. Стало шумно. Маринов согнул мою правую руку и просунул свою с бокалом, Затем поочередно со мною выпили его друзья. Развеселившийся Маринов опять вскочил с места и, слегка покачиваясь, неожиданно выпалил:

— Я, я открою один секрет. Наш новый приятель холостяк. Он, он хочет жениться ня болгарской девушке. Ему очень, очень они нравятся. Это не дочери туманного Альбиона... Давайте поможем ему в этом благородном деле. Но условимся, что Адольф, пардон, Альфред, пригласит всех нас на свадьбу...

Ко мне живо повернулся студент Пенчо и подмигнул пьяными глазками:

— У меня есть подходящая для вас, для тебя, не-не-невеста, — запинаясь, вскричал он. — Скажу, antre nous[17], откровенно: мне даже жалко ее уступать. Прелестная скромная девушка. Я на нее имел ви-ви-виды... Но для друга? — Он развел руками, что должно было означать, мне, дескать, ничего не жалко.

— Друг — это великое дело, — продолжал он болтать заплетающимся языком. — Знаешь, как говорят в Болгарии! Дружба — это кра-кра-красивый цветок, который растет вы-вы-высоко в горах. Счастлив тот, кто его найдет. А еще более счастлив тот, кто, кто его сорвет. Понял? Кто его сор-вет. — Он многозначительно поднял указательный палец вверх и помахал перед моим носом.

Этой пьяной болтовне в ресторане я, конечно, не придал значения, но ошибся.

Внучка священника

Через несколько дней Пенчо действительно познакомил меня с девушкой Славкой. Она жила тоже в Русе, где и мой новый приятель. Приехала в Софию к родственникам.

Мы подолгу гуляли с ней вечерами. Она взялась обучать меня болгарскому языку, а я ее — английскому.

Оказалось, что она внучка очень влиятельного в стране священника Тодора Панджарова. Выяснилось еще одно весьма важное обстоятельство: в его доме иногда бывает кое-кто из царской фамилии.

Вскоре я сделал Славке предложение. Она его приняла.

Началась подготовка к свадьбе. Но, увы, срок визы истекал. Надо было что-то срочно опять предпринимать. Говорю «опять» потому, что мне удалось уже один раз продлить визу на два месяца через болгарское посольство в Югославии, куда пришлось выезжать.

Мне вызвался помочь на сей раз дед Славки Тодор Панджаров, очень любивший свою внучку. У него имелся старый друг — Страшемир Георгиев, который был очень ему обязан. В молодости Панджаров помог Георгиеву окончить в Петербурге духовную семинарию и получить сан священника.

Оба святых отца встретились и стали думать, как быть со мной, чем помочь, чтобы продлить визу. Решили, что мне нужно для этого проехаться в соседнюю Турцию.

В Стамбуле жил митрополит (фамилию забыл), их близкий и очень влиятельный приятель, а также друг царя Бориса. Панджаров и Георгиев написали ему письмо. В нем говорилось, что «податель сего — жених внучки Тодора» и что, мол, скоро должна состояться свадьба, Они просили митрополита помочь мне через болгарское консульство в Турции оформить визу. «Наш долг — сделать детей счастливыми, а всемогущий бог воздаст нам за добро...»

С этим письмом я выехал в Турцию. Митрополит, прочитав послание друзей, отнесся ко мне весьма благосклонно, назвал меня сыном и обещал уладить вопрос через консульство.

Виза была продлена. Митрополит пожелал нам счастья и благоденствия, затем просил кланяться Страшемиру Георгиеву и Тодору Панджарову...

С моих плеч словно свалилась гора. Теперь я почувствовал твердую почву под ногами. В хорошем настроении я вернулся в Софию.

Но, оказывается, в те времена жениться в Болгарии было не так-то просто. На пути встали новые, совершенно неожиданные препятствия. Славка была православной веры, а я, по документам, — протестантской. По местным законам людям двух противоположных вероисповеданий не разрешалось вступать в брак. Что делать? Какой найти выход из этого нового тупика?

Опять был созван «консилиум» священников. Они долго советовались, думали, спорили и, наконец, порекомендовали мне перейти в другую веру — православную. Славке же не разрешалось принять мою «протестантскую», к которой, говоря кстати, никогда не принадлежал и сам «мистер Муней». Ведь я тоже был православный, однако по понятным причинам