– Я могу проснуться в любой момент и уйти отсюда? – уточнил сталкер.

– Да. В любой момент, если тебе не интересно, зачем мы встретились.

Егор задумался, разглядывая собеседника, один в один похожего на него, только сидевшего в другой позе, полулежа уже на правом боку и упершегося локтем в землю. На госте Бобре была та же недельная небритость, с которой привычно щеголял Егор, тот же спокойный прищур серых глаз из-под плотных бровей. Гость так же спокойно разглядывал собеседника, нисколько не смущаясь, в той же степени, что и сталкер разглядывал свое отражение. Поняв, что ничего нового для себя Бобр не увидит, и, собственно, не особо впечатлившись результатами осмотра, сталкер продолжал обдумывать слова гостя.

«Действительно, зачем ты меня сюда притащил? Хотя, почему бы и нет? Сколько я бегал, отстаивая твои интересы, наверное, можно и объясниться? Почему я… хотя почему бы и не я?»

– Интересно зачем?

Гость согласно кивнул, давая понять, что вопрос принят.

– Ты мне нужен, Бобр, мне нужен каждый человек с Большой Земли, чтобы поговорить с ним.

Егор озадаченно поскреб макушку.

– Ну, говори… – недоумевая, ответил он.

– Тебя не удивляет, что вы, люди из-за периметра, постоянно с таким упорством двигаетесь внутрь Зоны и гибнете сотнями?

– Здесь можно заработать, – ответил сталкер, одновременно пытаясь понять, какую ценность в денежном эквиваленте имеют для него сейчас его способности и знания.

Но ничего не приходило на ум. Деньги не ассоциировались ни с чем. Даже продукты сейчас в своей стоимости больше были привязаны к артефактам.

– Тратя столько сил и подвергаясь такому риску, вы можете заработать и на Большой Земле. Не так ли?

– Так, – поколебавшись, согласился Егор.

– Так что же заставляет вас пересекать черту и искать меня? – спросил Бобр-гость, глядя на Егора.

– А мы ищем тебя? – вопросом на вопрос ответил сталкер.

– Да. Вы ищете Монолит, вы ищете меня, вы ищете Хозяев, вы ищете… исполнения своих желаний. Не так ли?

– Ну… так, – подумав о своем, согласился Егор.

– Вы не в силах осуществить простые и скромные мечты, которые человечество лелеет с начала времен там, на Большой Земле. Поэтому вы приходите сюда, на Малую Землю, жизнь на которой только зарождается, пусть не такая, как она была задумана изначально. Не такая красивая, местами уродливая, но ведь жизнь и на вашей земле изначально не была идеальной.

– В смысле не была идеальной? – не понял Егор.

– В базе Монолита имеется бо́льшая часть ваших знаний и представлений о мире. Так вот, на вашей земле еще до вашего рождения были существа, гораздо более ужасные и агрессивные, чем здесь. Ведь так?

– Наверное, так… – обнаружив, что вспомнил давным-давно, еще в детстве, разглядываемую книгу с рисунками и фотографиями скелетов динозавров, согласился Егор.

– И только когда планета была готова к тому, чтобы появились вы, люди, вы смогли появиться. Так?

– Не знаю, я не профессор, если бы сюда профессора, он бы сказал… – ответил Бобр. Фигура гостя так же внезапно поменялась на фигуру профессора Сахарова в белом халате. Он улыбнулся Егору, так же внезапно гость снова превратился в своего собеседника. – Чего это? – не ожидавший такого поворота, растерялся сталкер.

– Все, кто вошел в Зону, оставили часть себя в ней, – усмехнулся гость. – Вы постоянно стремитесь сюда на генетическом уровне. Тут вы видите шанс начать все сначала, здесь это просто, но с собой вы приносите и свой багаж, всю вашу неудачную историю. Те, кто не согласен жить по правилам Большой Земли и не нашли себя там, стремятся сюда. Это и понятно, ведь вы до сих пор не можете установить мир на земле, даже в самой благополучной ее части. В итоге все основывается на насилии и принуждении, а не на понимании, – продолжал гость. – Мало того, вы сами раздуваете все свои войны, стремясь выжать из хаоса максимум прибыли. Вы привыкли получать все через насилие и угрозы. Похоже это на вас? – спросил гость.

Егор промолчал. Старые воспоминания о той прошедшей жизни горьким комом, даже не за себя и не за свое, а за то, как жил их пьяный двор, как жили замученные женщины, пьющие и оскотинившиеся мужчины и грязные, потрепанные дети. Как вся страна, некогда большая и великая, называемая Союзом, и первой покорившая космос, в один прекрасный миг не смогла прокормить себя, и хлеб, молоко и прочее было по талонам, а колбасы и мяса вообще невозможно было найти. И пусть это было его совсем юным воспоминанием, вся дальнейшая жизнь так и продолжала вестись в борьбе за эти минимальные блага. Между тем гость, читая мысли сталкера, продолжил:

– Вас всю жизнь учили и готовили к борьбе и страху, это выгодно. И все, что ты видел внутри периметра, все создано на основе вашего представления о жизни, все есть борьба и страх, – гость сделал паузу. – Но ты, Сталкер, – сказал он, выделяя последнее слово, которое теперь зазвучало твердо и сильно, словно обрело новое значение, отличное от образа крадущегося в тени человека, – ты тот, кто понял, что тут, в Зоне, не твои страхи, и ты можешь не бороться с тем, что видишь, если хочешь получить что-то, кроме борьбы. Зона – большое зеркало Большой Земли. Борьба здесь бесполезна, невозможно задушить свое отражение. Сюда идут люди, считая себя сильными и достойными, но встречаются только со своим отражением, обычно жадным, убогим и беспомощным. И будучи не в состоянии запугать или воздействовать силой на то, что вы сами создали, вы, люди, ломаетесь, как картонные домики, так и не поняв причины вдруг появившейся слабости.

– Я знаю, – тихо ответил сталкер.

Ему почему-то стало все понятно и одновременно стыдно за людей, слепо пересекавших периметр.

Такие простые слова, свободно исходившие от собеседника, не вызывали желания ни спорить, ни защищаться, да и, наверное, сам Бобр уже слишком отличался от человека с Большой Земли, чтобы видеть смысл в споре.

– Ваши радости непродолжительны. И чем больше в вас страха, тем короче ваша радость за что бы то ни было.

– Это так, – еще тише ответил сталкер, смотря в землю.

– Я могу продолжать бесконечно, показывая вам вашу историю, которая приведет вас туда же, куда приводит себя человек в Зоне, – гость сделал паузу.

Птицы, безмятежно переливавшиеся голосами запели еще радостнее, но на фоне этого пения сердце сталкера вдруг ощутило всю грусть собеседника за них, за людей. За людей, бредущих, как правило, вслепую в невидимые аномалии, отмахиваясь от кричавшего во весь голос инстинкта самосохранения,