Чародей спотыкается о корень и удивленно фыркает. Лес шумит и шепчет, мое лицо щекочут паутинки, на папоротниках вспыхивают и гаснут капельки.

– Давай не будем портить поход, – говорю я, – не будем спорить о том, чего не можем изменить.

– Хорошо. – Затем, после паузы: – Пообещай мне кое-что.

– Может быть. Что именно?

– Не спорь с ней в этом походе. Ни о чем. Я знаю, вы оба любите препирательства, но время для них неподходящее. Она боится, что лето потрачено впустую. Не возмущайся, как бы нелепо она себя ни вела. Просто будь вежлив и мил.

– А когда было иначе? Я ни разу ей слова не сказал, даже сегодня, во время этой утренней сцены. Я так же мил, как наш старый добрый Сид. “Да, мэм. Нет, мэм. Очень хорошо, мэм”.

– Держи себя в руках, – говорит Салли. – Я серьезно.

Естественно, я держал себя в руках. Но день, который с утра пошел криво, упорствовал в этом и дальше, как гайка с неподходящей резьбой.

Дорога Хейзена оказалась мало похожей на скоростное шоссе. Каменная ограда, вдоль которой мы пошли, кончилась в лесных зарослях спустя какие-нибудь полмили. Затем – болото: бобры запрудили ручей и затопили несколько акров. Над бурой водой и травянистыми кочками возвышались погибшие деревья, голые и выбеленные. Почва под ногами была скорее жидкой, чем твердой. Когда мы наконец решили обойти все это по широкой дуге, мы попали в бурелом: ветер с Гудзонова залива или еще откуда-то скосил деревья точно косой.

Разгоряченные, усталые, искусанные комарами, в перепачканной обуви, мы с трудом продвигались то напрямик, то в обход и, когда наконец вышли на чистую сухую поляну, обнаружили, что заблудились.

Ну не то чтобы прямо уж заблудились. Просто не совсем хорошо понимали, где находимся. Наша топографическая карта показывала, что выходить нам надо там, где запруженный бобрами ручей, от которого мы отдалились, пересекает проселочную дорогу, ведущую к Айрасбургу. Ручей был от нас к северу, проселок к западу. Мы могли либо взять вправо, подойти к ручью ниже плотины и двигаться вдоль него к дороге – либо идти на запад по компасу (который Чарити взяла с собой, следуя указаниям Причарда), пока не упремся в дорогу. Сид и я были за то, чтобы вернуться к ручью, вдоль которого, вероятно, рыбаки проложили тропу. Чарити – за то, чтобы идти по компасу. Угадайте, какой вариант мы выбрали.

И угадайте, чем это для нас обернулось. Кое-как преодолев с полмили густого леса, мы угодили в бурелом еще хуже первого. Поваленные и полуповаленные деревья пересекались под всевозможными углами, стволы нависали, вывороченные прикорневые площадки вертикально стояли над неровными ямами, замаскированными плетями малины. Бедному Чародею тут было не пройти. Он угодил в яму, где запросто мог сломать ногу (и как, спрашивается, мы бы заставили его втиснуть копыто в развилину дерева и откинуться назад?), и после того, как мы с трудом его из этой ямы вытащили, мы решили опять двинуться кружным путем. На то, чтобы преодолеть расстояние, которое, судя по карте, составляло мили полторы, ушло три часа, и только Божьей милостью объясняется то, что мы все не вышли на дорогу на деревянных ногах.

Она, когда мы наконец на ней очутились, оказалась двумя малоиспользуемыми, но довольно удобными колеями. Повернув направо, мы вскоре подошли к дощатому мосту через ручей. Сид вынул из поклажи брезентовое ведро и напоил из него Чародея, который не мог спуститься к воде. Чарити села на мосту, сняла обувь и носки и опустила ноги в коричневый поток. Я испустил боевой клич Дон Кихота: Дульсинея Тобосская! – и Салли, прочитав мои мысли, посмотрела на меня предостерегающе. Так что я не стал произносить реплик “в сторону” о том, что “в цене лишь то, что трудно достается”. Да, легкие пути – это не для Чарити. В большинстве случаев она предпочитает прокладывать маршрут по компасу (опираясь порой на эксцентрические авторитеты) и идти по нему невзирая ни на что. Пару раз в тот день я задавался вопросом, не сама ли она втайне написала руководство для походников, взяв псевдоним Причард.

Усталые, мы двинулись по легкому для ходьбы проселку, добирая остатки душного дня. Купили двух кур у фермерши, которая, тараторя без умолку, проворно их обезглавила, ощипала и выпотрошила. Она же продала нам десять початков сладкой кукурузы. Около пяти вечера, пройдя по дороге еще две мили, встали лагерем у озерца, которое навсегда запомнилось мне под названием Тиклнейкид-понд – Голощекотный пруд, – хотя на самом деле так называется не оно, а совсем другое озеро.

Вокруг высился лес, вода блестела под низким солнцем, в нашем распоряжении была поляна с хорошей травой для Чародея и удобными площадками для палаток. Мы разгрузили коня, привязали его к колышку, насыпали ему овса и кинулись в воду – теплую, мелкую. Трое из нас просто плавали на спине и вздыхали от блаженства. Но Сид, очарованный лагерем и неутомимый, как спаниель, проплыл вокруг маленького острова, похожего на зрачок в продолговатом прищуренном озерном глазу.

Освеженные, мы вышли на берег. Я принес дров, Сид развел костер, и мы поставили на решетку котелок с водой для кукурузы. Чарити и Салли посидели какое-то время на бревне, расчесывая волосы, как русалки, и предоставляя нам с Сидом распаковывать корзины, вынимать тарелки, ножи и вилки, хлеб и масло. Пока мы этим занимались, женщины ненадолго ушли вместе в лес.

В числе припасов, которые я извлек из своей корзины, была пачка чая, за которой утром ходила Салли. Глубже в той же корзине я обнаружил и вторую пачку.

Сид подбрасывал ветки в костер.

– Глянь-ка, – сказал я.

Сидя на корточках в дыму, он глянул. Затем быстро встал, подошел ко мне и взял в каждую руку по пачке, точно сравнивал их вес. Затем почти воровато перевел взгляд на меня.

– Как по-твоему, – сказал он, – ведь мы не речники фактории Йорк, нам не плыть месяцами, нам больше одной пачки не понадобится, правда?

Он положил одну пачку на бревно, которое служило нам столом, а другую кинул в огонь. Пошел сильный травяной дух, но к возвращению Чарити и Салли запах рассеялся.

Огонь ослабевал, оставляя хорошие угли, вода кипела, я очистил початки и положил на подстилку из листовых оберток, Сид разрубил кур надвое топором.

– Сколько их надо держать на огне? – спросил он. – В бифштексах я понимаю, но я никогда не готовил куриное барбекю.

Прежде чем кто-либо мог высказать догадку, Чарити вскочила, напряженно улыбаясь.

– Дайте посмотрю, – сказала она. – У Причарда есть глава о приготовлении пищи на костре.

Эта фамилия, точно заклинание, заставила нас оцепенеть. Сид ждал, сидя на корточках у костра. Салли и я, как могли, старались не переглядываться. Чарити сидела на камне, мокрые расчесанные волосы свисали по сторонам лица, и она справлялась со своей Библией. Полистала страницы, остановилась, прочла, перевернула еще одну, прочла дальше.

– Вот, вижу! “Первое правило походной стряпни: лучше недо, чем пере. Три минуты на каждую сторону над хорошими жаркими углями – достаточно для любого мяса”.