— Нормально, — жестом подтвердил парень и дернул подбородком в сторону арфы. — Прикольно тренькаешь. Заслужила…

«А что, — подумала Галя и незаметно спрятала деньги в вырез платья, — почему бы и нет? «Битлз» — тоже классика… своего рода…»

Пара секунд ушла на раздумывания, и вот ее пальцы сами переместились к деке и начали энергично щипать струны. Арфа томно застонала:

«Michelle, ma belle…»

Мелодия получилась таинственной, колоритной, страстные звуки взлетали под самый потолок. Казалось, что это огромная гитара страдает и плачет по неизвестной девушке Мишель.

Закончив музыкальный фрагмент, Галя опустила руки. Решив проверить произведенный на парня эффект, повернула к нему голову и обомлела. Рядом с парнем стояла Дина Адамовна, и выражение лица ее не предвещало ничего хорошего — губы плотно сжаты, брови в одну линию, вытаращенные глаза не моргают. Вполне возможно, она хотела прилюдно отчихвостить Галю, уж очень грозно смотрела, но не успела. Парень панибратски подтолкнул администраторшу локтем и, показывая пальцем в сторону Гали, восхищенно произнес:

— Клево играет, я балдею…

— Вам нравится? — опешила Дина Адамовна.

— Не то слово, — выпятил нижнюю губу парень и гордо пояснил: — Это я битлов заказал! Для жениха, он любит.

Целая гамма чувств отразилась на лице Дины Адамовны — от гневного удивления до умиления. Выражение строгих глаз потеплело.

— Ах, для жениха… — сказала она, растягивая слова медовым голосом, — тогда, конечно… Играй, Галя, играй…

И поспешно ретировалась, стуча каблуками по мраморному полу.

Галя, очнувшись от страха наказания, привычно вскинула руки к золоченой деке. «Вот она, волшебная сила искусства…» — подумала она и с прежним усердием защипала струны, начиная новую музыкальную тему.

Москва

Зима 1992 года. Первые дни января. На длинной перемене между парами мы — я и сокурсница, моя девушка, — заглядываем в буфет дальнего корпуса. И… не верим своим глазам. В витрине рядком выставлены торты. Да не один, не два — пять или шесть штук!

Ну, как вам объяснить… Что бы вы почувствовали, если бы на прозаической лавочке у родного подъезда вам попался инопланетянин, распивающий пиво в компании с вашим соседом? Обалдели бы, и это самое малое, что можно сказать! А торт в свободной продаже, без очереди, в торговой точке, где ему быть не положено по определению, — для девяносто второго года редкость в сотни раз бОльшая, чем инопланетянин у российского подъезда. Должно быть, завозили под заказ для преподавателей перед Новым годом, да кто-то не взял, или на всякий случай закупили с избытком.

Скорей, скорей! Вдвоем выворачиваем карманы и кошельки, собирая в складчину нужную сумму, стреляем у кого-то недостающее… И после занятий торжественно везем перевязанную шпагатом картонную коробку домой. Ставим чайник, снимаем крышку коробки, разглядываем красные и зеленые кремовые цветочки… И поступаем бессовестно по отношению к своим семьям. Выгребаем на тарелку кусок за куском и пожираем столовыми ложками. Останавливаемся, только когда в желудок уже попросту больше не лезет, и мерим печальными взглядами жалкий огрызок, не больше восьмушки. Эххх… что же мы сегодня слабосильные такие?!!

Этот торт для меня одно из двух самых ярких воспоминаний о начале 90-х. Ощущение небывалого праздника, ликования, торжества! Нежданное доказательство, что чудеса еще случаются на этой земле! Подтверждение наивной детской веры в то, что Бог, или судьба, или схождение мировых линий может просто так, от своих щедрот, взять и подкинуть тебе волшебный подарок. Мы уже успели тогда привыкнуть, что любая мало-мальски ценная вещь достается животным терпением, или умением показывать зубы, или долгим отупляющим трудом, и так приятно и необычно было получить хоть что-нибудь будто свалившимся с неба!

Помню и второй случай, когда довелось испытать подобные же ощущения: когда у бровки пешеходного перехода перед светофором — до сих пор могу точно указать это место — подобрал оброненную кем-то банку заграничного какао. Подобрал, поднял повыше, покричал что-то вроде «Кто потерял?!», покрутил головой кругом: банка какао — это не шутка, это серьезная ценность, как тот несчастный растеряха явится без нее домой к семье, схватится за голову, примется снова и снова обыскивать сумки?! Никто не отозвался. И я принес эту банку домой, радуясь, смущаясь и сомневаясь, в предвкушении полузабытого сладковато-горьковатого шоколадного запаха и в страхе, что, может быть, банка не потеряна, а выброшена за ненадобностью, потому что ее содержимое испорчено… Но серебристая предохранительная бумажка была не оторвана, мы вскрыли банку и изредка баловали себя этим какао еще полгода или даже год… Нет, правда, маленькие чудеса все ж таки порою случаются и так радуют человека!

* * *

В углу стенного шкафа обнаруживается клад: несколько банок варенья с надписью на крышке: «Клубника, 1980 год». Уцелели только потому, что бабушка стояла намертво, запрещая выбрасывать съестное, но в прежние времена варенье, простоявшее больше года, никому не было нужно, на стол ставилось одно свежее, только-только сваренное, нового сезона. А нынче идет в ход «пирожное»: ломоть хлеба, на который выложены засахарившиеся комочки, твердые, хрустящие на зубах ягоды. Тот еще деликатес, по правде сказать. Однако сладкого-то порой хочется донельзя! — а нету. Тут слопаешь и не такое…

* * *

Из-за тотального дефицита продовольственного сырья отменены или в разы снижены ГОСТы, и качество заводских продуктов падает катастрофически. Больше всего это чувствуется в отношении хлеба. Прежних плотных, сытных белых батонов и сдобы не найти днем с огнем, булочные заполонили новомодные «турецкие» «багеты», наполовину состоящие из воздуха, когда их разламываешь, мякоть растягивается между кусками, как резиновые кружева, а при укусе зубы так и вязнут в ней из-за разрыхлителей и малосъедобных добавок. Изредка чудом удается достать торт или пирожные, но их и сравнить невозможно с прежними, «доперестроечными»: крем теперь делают в основном из маргарина, порой не самого свежего, он сбивается в комки, имеет дурной привкус и вызывает изжогу. Конфеты тоже перестали напоминать себя самое: вместо какао в них вмешана могучая доля сои.

Проглотив очередную кошмарную пародию на «Мишек» или «Маску», мы, восемнадцатилетние, всерьез сокрушаемся о печальной участи наших младших братьев и сестер: нам-то вот повезло, мы успели отведать и запомнить вкус Настоящего Советского Шоколада — а детишки, бедняги, так никогда и не узнают, что это такое!

Сейчас, по прошествии стольких лет, с горечью осознаешь, что пассаж про Настоящий Советский Шоколад оказался символичным. Мелочь, казалось бы, но на основе таких мелочей между поколениями, родившимися в 70-е и в 80—90-е, пролегла настоящая пропасть. С ужасом понимаешь, что для нынешних молодых людей те годы вовсе не воспринимаются как катастрофа: той, благополучной жизни «ДО» эти ребята или вовсе не знали, или попросту не помнят. И все попытки объяснить, что такое девяностые для нас и почему быть понятыми или хотя бы услышанными, похоже, обречены на провал. Говорить о вкусе вафель «Лесная быль» можно только с теми, кто их ел.