— Хватит, — перебил его Дронго, — возьми себя в руки. Твоипроблемы — это только твои проблемы, и больше никого они не касаются. Думаешь,мне легко? У меня тоже отняли мою страну. Я до сих пор живу в Москве какиностранец, не получив российского гражданства. У меня тоже отняли прошлое ибудущее. Но я не стал работать сторожем, не стал жаловаться на свою судьбу, нестал «устраивать» жизнь по образу и подобию многих из своих бывших коллег. Еслиты будешь сидеть здесь и ждать, пока твой сын поймет твои проблемы, пройдет ещемного лет. Побрейся, надень новый костюм и поезжай в Лейпциг. Напомни ему пропервый класс, расскажи ему всю правду. И может, он начнет что-то понимать.

Менарт молчал. Затем они одновременно потянулись к бутылке,и оба улыбнулись. Дронго убрал руку, позволив хозяину разлить водку в стаканы.

— Я возьму твой лимон, — сказал Дронго. — Он тебе все равноне нужен.

— Бери, — разрешил Менарт.

Дронго взял вторую половину лимона и выжал себе в стакан.Они выпили, на этот раз легко чокнувшись.

— За тебя, — сказал Дронго.

— За тебя, — выдавил Менарт.

Он поставил стакан на стол, взял кусок колбасы и началсосредоточенно жевать.

— В девяносто втором застрелился мой брат, — начал говоритьМенарт, уставившись в одну точку. — Он был партийным функционером, работал ещес Модровым в Дрездене. Разумеется, после объединения он не смог найти себеработу. А из партии он никогда не выходил. Знаешь, не был обманутым, нет. Ондействительно верил в преимущество нашего строя. Верил, что мы можем построитьидеальное общество, которое будет примером для всех немцев в мире. Как ему былотяжело!

Менарт посмотрел на водку, но не стал больше пить. В бутылкеоставалось как раз на два стакана.

— Сколько людей вы бросили, — укоризненно сказал он, —сколько предали. Я знаю, что генерал Вольф несколько раз писал личные письмаГорбачеву, когда тот еще был президентом и договаривался с Колем об объединенииГермании. И Горбачев ему не ответил. Вольф умолял помочь нашим людям,оставшимся в Германии, просил хотя бы не осуждать их на длительные сроки, несажать в тюрьмы. Горбачев не ответил. Ему тогда было важно получить Нобелевскуюпремию. О судьбе немцев он уже не думал. Ты знаешь, сколько людей сидят сейчасв тюрьмах? Только потому, что они честно исполняли свой долг. Пограничники,которые охраняли границы своего государства, между прочим, принятого в ООН ипризнанного всем миром. Бывшие сотрудники разведки, которые были настоящимигероями ГДР, а стали предателями в объединенной Германии. Сколько бывшихпартийных функционеров, веривших в дружбу с Москвой, остались без работы.Сколько бывших офицеров нашей армии работают сторожами и охранниками. А тыговоришь, это мои проблемы. Клаус Баумгартен, Дитер Тайхман, Хайнц Тиме,Гердхард Лоренц, наконец мой близкий знакомый, генерал Карл Леонхарт. Все этигенералы были героями в моей стране, все они гордились своей честной,безупречно прожитой жизнью. Они были пограничниками и охраняли свою страну. Побольшому счету они охраняли мир от новой мировой войны. И всех их победителипосадили в тюрьму. Всех без исключения. Они сейчас сидят за то, что былинастоящими офицерами, присягавшими своей стране.

Менарт чуть не задохнулся от обиды. Он поднялся, досталбутылку минеральной воды, налил себе большой стакан и залпом выпил его. Потомснова сел на свое место и продолжил свой монолог.

— А потом вы выдали Хонеккера. Он всю свою жизнь доверялвам, верил в дружбу русских и немцев. Он так вам верил, что решил переехать вМоскву. А вы его выдали. Несколько старых друзей побывали у Хонеккера в тюрьме.И даже там он держался. Знаешь, он мне никогда не нравился. Разве он могпонравиться нормальному человеку? Ты его наверняка помнишь. Марксистскийдогматик, сухой, черствый, даже внешне чем-то напоминавший вашего Суслова. Носвоей мученической смертью он искупил все свои грехи. Говорят, что человекможет притвориться при жизни, но чтобы его понять, нужно посмотреть, как онумирает. Так вот. Хонеккер умер как герой. Я видел кадры, когда в Москве еговыдавали ФРГ. Он поднял сжатый кулак и сел в машину. Ты знаешь, когда я этоувидел, то почувствовал, что не могу удержаться от слез. Весь мир знал, что навыдаче настаивал тогдашний министр иностранных дел России Андрей Козырев. Яподумал, что поеду в Москву только для того, чтобы дать ему пощечину. Хонеккербыл на последней стадии болезни. Российские врачи знали, что он болен раком. Нопо приказу Козырева они сделали вид, что ничего не заметили. Даже вобъединенной Германии, даже при правительстве Коля нельзя было посадить наскамью подсудимых такого больного человека. И Хонеккера отпустили к дочери.

— Я знаю эту историю, — кивнул Дронго. — В мире произошломного непонятного и странного.

— Странного? — переспросил Менарт усмехнувшись. — А тывидел, как выводили российскую армию из Германии? Под пьяный кутеж вашегопервого президента. Ты бы видел, как он дирижировал оркестром. Коль и Геншерумирали от смеха. Над Москвой смеялся весь мир. Сначала было предательствоГорбачева, а потом — шутовство Ельцина. Вот так вы нас сдали.

— Не нужно так часто употреблять слово «вы», — недовольнозаметил Дронго. — Я видел, как выводили войска. Между прочим, брат моего отцапогиб в Германии. И вообще, на той войне погибли два брата моего отца. И у меняесть свой счет к тому «дирижеру». Поверь, это правда. Но сейчас мы должныспасти десятки и сотни людей, которые оказались под угрозой разоблачения.

— Что тебе нужно?

— Кто-то предложил американцам списки агентуры, которые вашагруппа вывезла из «Штази». Именно поэтому я не мог встретиться с тобой в Зуле.Там за нами следили.

— Я это сразу почувствовал, — кивнул Менарт. — Они ведутменя уже несколько дней. И я не мог понять, что им от меня нужно. Ты ведь незнаешь, что меня арестовали в девяносто втором. И я получил четыре года тюрьмы.Правда, отсидел только год, потом меня отпустили.

— Знаю, — ответил Дронго, — я все знаю. Меня интересует, ктоиз твоих бывших коллег мог выйти на американцев и предложить им документы. Васведь было восемь человек?

— Да, — кивнул Менарт. Он нахмурился. После такогоколичества спиртного он вспоминал с большим трудом. Но сказывалась его «практика»в Москве. Для другого немца такое количество выпитой водки означало бы полнуюпотерю «трудоспособности».

— Хеелих и Шилковский погибли в восемьдесят девятом, —вспоминал Менарт, — во всяком случае, мы так полагали. Думали, что их убилиобоих. Вайс умер позже. У него сдало сердце. Ты сказал, что Нигбур погибнесколько дней назад в автомобильной катастрофе. Подожди… подожди… Ты думаешь,ему помогли?

Дронго молча смотрел на него. Менарт прикусил губу, потом ссилой ударил кулаком по столу.

— Проклятая жизнь. Они не оставляют нас в покое даже послестольких лет. Бедный Нигбур.