хуже. Что будет делать его семья в том случае, если… Нет, не если. Когда я докажу, что он лжёт. Лжёт в зале суда и под присягой. И тогда ему светит срок.

Калинский моментально понял, что именно я делаю, и тут же встал между мной и Геннадием, прикрыв свидетеля от меня своей фигурой.

— Заткнись. Я знаю, что ты делаешь. Хочешь запугать моего свидетеля? За такое и сам сесть можешь…

— За что?

— Что?

— За что я могу сесть? — спросил его с дурацким выражением на лице.

Похоже, что Калинский начал закипать.

— Ты только что запугивал…

— Где?

— Не строй из себя идиота, Рахманов! — вновь зарычал он, буквально на желчь исходя от злости. — Мы всё слышали! Мой клиент подтвердит…

— Твои слова? — закончил я за него. — Это ты хотел сказать? Что твой клиент, заинтересованное лицо, преследуя собственные интересы, подтвердит, что я действовал против интересов его собственных? Ты тут противоречия не видишь? Совсем никакого?

Бесится. Понимает, что я прав.

— Итак, господа, — заговорил я, когда понял, что какого-то вразумительного ответа не последует. — У вас есть два варианта. Первый. Мы заходим в этот зал и ждём, когда судья объявит о начале процесса. И тогда всё решится там. Сегодня. Посадите вы Уткина или нет, уже не так важно. Процесс запущен. Так или иначе, но твой клиент будет отвечать на три десятка исков. И твоя фирма его не отпустит, потому что это отличный повод заработать денег на его несчастье. Вы будете тянуть из него деньги. Либо мы разорим его судебными издержками, либо твоя собственная компания, потому что судиться мы будем долго. Очень долго. И я об этом позабочусь.

Говорил я неторопливо. Размеренно. Так, чтобы прикрытый от меня фигурой Калинского Лаврентий слышал всё до последнего слова.

— Или вариант номер два. Наше новое предложение у вас есть. Да, оно не такое хорошее и щедрое, как предыдущее, но всё равно в десятки раз более выгодное, чем-то, что его ожидает. Решать вам, но как только судья ударит молотком, эта привилегия от вас ускользнет навсегда

* * *

Судья поднял молоток, чтобы ударить им по подставке и ознаменовать тем самым начало процесса…

— Ваша честь! — вскочил Калинский со своего стула. — Я хотел бы переговорить с адвокатами защиты!

Деревянному молоточку не хватило нескольких сантиметров, чтобы коснуться подставки. Судья остановил руку и посмотрел на Льва.

— А сделать этого до начала процесса вы не могли? — с некоторым неудовольствием в голосе озадачился он.

— Приношу вам свои извинения, ваша честь, — вежливо, но с явной неохотой ответил Лев. — Но мне только что стали известны новые подробности, которые я хотел бы обсудить с ними.

Судья поморщился. Недовольно посмотрел на Калинского, а затем перевёл взгляд на меня. Да. Даже для меня его заявление о «только что ставших известными подробностях» выглядели глупо.

Тем не менее такую возможность до начала процесса он имел.

— Желаете ли вы удовлетворить просьбу? — спросил он, и я кивнул.

— Да. Почему бы и нет.

— Хорошо. Только быстро.

Мы с Калинским поднялись одновременно и встретились в проходе между столами.

— И какие же такие невероятные подробности тебе стали известны? — тихо, исключительно между нами, спросил я.

— Перестань ломать комедию, — так же тихо прошипел он. — Мы согласны на первоначальное предложение.

Чуть отклонился в сторону и посмотрел на его клиента. Тот выглядел настолько злым, что, кажется, готов был зубами в стол вцепиться. Впрочем, злость нисколько не оттеняла то бессилие, что застыло у него в глазах.

— Кажется, наше новое предложение звучало иначе, — отметил я, сделав особое ударение на слове «новое». — Выплаты удержанных зарплат. Снятие обвинений. Отмена штрафов. Компенсация в размере пяти окладов.

— Не неси чушь, — зашипел он. — Я предлагаю тебе заключить соглашение прямо сейчас!

— Нет, Лев, — покачал я головой. — Ты пришёл заявить о капитуляции. А проигравшая сторона условий не ставит.

— Ты совсем обнаглел?

— Предпочитаю называть это сильной переговорной позицией, — парировал я его слова. — Так что? Согласен? Нет?

Не дождавшись его ответа, повернулся к судье.

— Ваша честь, боюсь, что мы не…

— Один дополнительный оклад! — прошипел Калинский, схватив меня за локоть.

— Три, — тут же возразил ему я.

— Ты издеваешься надо мной?

— Над тобой? — Я не смог сдержать усмешку. — Господи, Лев, да посмотри на себя. Издеваться над тобой всё равно, что раненую псину пнуть. Я не так жесток. Три оклада и всё выше перечисленное. Моё последнее предложение.

И так понятно, на что он рассчитывал. Хотел хоть как-то снизить требования, чтобы выставить себя в более выгодном свете. Хоть сколько-то хорошая мина при паршивой игре. Но я не оставлю ему и этого. Только не после всего того, что было, и того, что я узнал.

— Хорошо, — наконец выдавил он из себя. — Компенсация в размере трёх окладов и остальные ваши условия. Взамен вы отзываете все иски против моего клиента и не препятствуете его делам со страховой.

— Идёт, — кинул я и добавил: — Прости, но руку пожимать тебе не буду. Не сочти за брезгливость.

Ну ладно. Это было лишнее. От себя добавил. Но просто не мог не насладиться выражением на его лице в тот момент, когда он, видимо, по привычке протянул мне ладонь.

— Согласен, — зло пробормотал он и направился к своему столику, а я с довольной мордой хлопнул в ладоши.

— Ваша честь! — громко заявил я. — Удивительно, но мы пришли к соглашению…

* * *

— Поверить не могу. Вы правда это сделали. Всё было так, как вы и сказали…

Эх, нравится мне этот момент.

Я любил его ещё в прошлой жизни, когда выходил со своим клиентом и победой из зала суда. Это заметно даже невооруженным глазом. С человека словно скидывали невидимый и тяжкий груз. В походке появлялись лёгкость и пружинистость, а на лице выражение невероятного облегчения.

Теперь же, когда я мог столь явно ощущать чужие эмоции, эти чувства стали ещё ярче. Уткин шёл будто на автомате, переставляя одну ногу за другой, пока спускался по ступеням здания суда. А сам выглядел так, будто вот ещё шаг — и его тело оторвется от