со своего крутящегося кресла и убрала кипу книг и бумаг со второго – и последнего – имеющегося в кабинете сидячего места. В данном случае это был простой стул с металлической рамой и оранжевым виниловым сиденьем.

Корнелиус сел, скрестив ноги в лодыжках, и…

Он снова качнул головой: интересно, привыкнет ли он когда-нибудь к этому ощущению. Всю свою жизнь, садясь в такой позе, он ощущал слабое давление на тестикулы – а теперь оно исчезло.

– Итак, чем могу помочь? – спросила Кейсер.

Корнелиус посмотрел ей прямо в лицо: карие глаза, коричневая кожа, каштановые волосы – трио шоколадных оттенков. На вид ей было где-то сорок пять лет – на десять лет больше, чем ему самому. Он видел, как она плакала от боли, как умоляла не мучить её. Он не сожалел об этом; она это заслужила. Однако…

Однако.

– Кейсер, – сказал он, – я бы хотел взять отпуск.

– Преподавателям на сезонном контракте не положен оплачиваемый отпуск, – ответила она.

Корнелиус кивнул:

– Я знаю. Я… – Он отрепетировал этот разговор, но всё равно запнулся, снова подумав, правильный ли подход он избрал. – Вы знаете, что я болел. Доктор сказал, что мне нужен… отдых. Ну знаете – восстановить силы.

На лице Кейсер возникло выражение обеспокоенности.

– Это что-то серьёзное? Я могу как-то помочь?

Корнелиус покачал головой:

– Нет, всё будет в порядке, я уверен. Но я… я просто не чувствую себя готовым появиться перед студентами.

– Ну через пару недель будет Рождество. Если вы сможете дотянуть…

– Простите, Кейсер. Я не уверен, что смогу.

Кейсер нахмурилась:

– Вы ведь знаете, что у нас нехватка кадров из-за того, что Мэри Воган ушла.

Корнелиус кивнул, но ничего не сказал.

– Я обязана спросить, – сказала Кейсер. – У нас тут факультет генетики как-никак. Тут есть масса вещей, от которых можно заболеть, и… В общем, я обязана заботиться о здоровье студентов и сотрудников. Ваши проблемы со здоровьем не связаны с веществами или образцами, с которыми вы работали здесь?

Корнелиус снова покачал головой:

– Нет. Нет, ничего такого. – Он глубоко вздохнул. – Просто я не могу здесь находиться.

– Почему?

– Потому что… – Если бы он заговорил об этом несколько недель назад, его бы хватил удар, но сейчас…

Он слегка двинул плечами:

– Потому что вы победили.

Брови Кейсер съехались над переносицей:

– Простите?

– Вы победили. Ваша система – она победила. Я разбит.

– Какая система?

– Ой, да ладно! Система найма персонала, система продвижения по службе, система бессрочных контрактов. В ней нет места для белого мужчины.

Кейсер, по-видимому, не могла смотреть ему в глаза.

– Это очень болезненная тема для нашего университета, – проговорила Кейсер. – Для всех университетов. Но вы ведь знаете, что, несмотря на присутствие в штате меня и других женщин, факультет генетики всё равно сильно не дотягивает до предписанного университетом процента женщин среди сотрудников c постоянными должностями.

– Вас должно быть сорок процентов, – сказал Корнелиус.

– Правильно, но у нас такого нет даже и близко – пока. – В голосе Кейсер зазвучали нотки самооправдания. – По идее-то, должно быть пятьдесят, и…

– Пятьдесят, – повторил Корнелиус. Он произнёс это так спокойно, что сам удивился и, по-видимому, удивил Кейсер тоже, потому что она тут же замолчала. – Даже если среди соискателей женщин лишь двадцать процентов?

– Да, но цель всё-таки ставится не в пятьдесят. А лишь сорок процентов.

– Сколько должностей с бессрочным контрактом на нашем факультете?

– Пятнадцать.

– И сколько из них занято женщинами?

– Сейчас? Считая Мэри?

– Разумеется, считая Мэри.

– Три.

Корнелиус кивнул. Он рассчитался с двумя из них; третья была инвалидом-колясочником, и он не смог заставить себя…

– Так что следующие три вакансии должны достаться женщинам, не так ли?

– Ну да. Если они удовлетворяют требованиям.

Корнелиус снова удивил себя: прежде эти четыре слова приводили его в бешенство. Но сейчас…

– И если Мэри уйдёт насовсем, – сказал он по-прежнему ровным тоном, – а это весьма вероятно, то её должность также должна будет занять женщина, правильно?

Кейсер кивнула, всё ещё избегая смотреть ему в глаза.

– То есть следующие четыре постоянные должности должны будут занять женщины. – Он сумел остановиться – и это далось гораздо легче, чем он ожидал, – прежде чем добавить: «Предпочтительно чернокожие инвалиды».

Кейсер снова кивнула:

– Как часто открывается вакансия постоянного сотрудника? – спросил он, словно не знал ответа давным-давно.

– Это происходит, когда кто-то выходит на пенсию или покидает университет.

Корнелиус молча ждал.

– Раз в два года или около того, – наконец, ответила Кейсер.

– В среднем скорее ближе к трём, – сказал Корнелиус. – Поверьте: я всё посчитал. Из этого следует, что пройдёт двенадцать лет, прежде чем вы наймёте мужчину, и даже тогда это, скорее всего, будет представитель меньшинств и, вероятно, инвалид.

– Ну…

– Это так?

Ему не нужен был ответ Кейсер; Корнелиус читал соответствующую часть коллективного соглашения между Собранием факультета и Советом управляющих так часто, что мог процитировать её наизусть, несмотря на суконные бюрократические формулировки:

(i) В подразделениях, где менее 40 % постоянных/библиотекарских должностей заполнено женщинами, в случае если квалификация кандидатов в значительной степени эквивалентна, на должность должен быть рекомендован кандидат женского пола, принадлежащий к визуальному/расовому меньшинству, либо аборигенного происхождения, либо имеющий инвалидность.

(ii) В случае отсутствия кандидата, описанного в пункте (i), на должность должен быть рекомендован кандидат женского пола, либо кандидат мужского пола, принадлежащий к визуальному/расовому меньшинству, либо аборигенного происхождения, либо имеющий инвалидность.

В случае отсутствия кандидатов, описанных в пунктах (i) и (ii), на должность могут быть рекомендованы кандидаты мужского пола.

– Корнелиус, мне очень жаль, – сказала, наконец, Кейсер.

– Все стоят в очереди перед здоровым белым мужчиной.

– Это лишь потому, что…

Голос Кейсер затих, и пристальный взгляд Корнелиуса вцепился в её лицо.

– Да? – спросил он.

Она даже немного съёжилась.

– Это потому, что в прошлом здоровые белые мужчины слишком часто проходили без очереди.

Корнелиус вспомнил, как ему говорили что-то подобное в прошлый раз – какой-то белый парень, либерал с горящим взором, прошлой весной на какой-то вечеринке. Раскин тогда вцепился ему в горло, крича, что нельзя наказывать людей за прегрешения их предков, но достиг лишь того, что…

Он понял это только сейчас.

Он тогда лишь выставил себя идиотом и покинул вечеринку, кипя от возмущения.

– Может быть, вы и правы, – сказал Корнелиус. – В любом случае, как там говорится в старой молитве: «Боже, дай мне терпение вынести то, что я не могу изменить, мужество бороться с тем, что я могу изменить, и мудрость, чтобы отличить одно от другого». – Он помолчал. – В данном случае я могу отличить.

– Мне жаль, Корнелиус, – сказала Кейсер.

– Так что я должен уйти. –