– Борщ и рыбу сам сготовил? – удивилась Ида.

– Кашеварить – не самое трудное, чему пришлось учиться.

Ида обняла его и впервые поцеловала. Гелик отвернулся, Голда нравоучительно произнесла:

– А при детях целоваться не положено.

Пётр подхватил её, поднял к потолку, поцеловал:

– Целоваться и обнимать детей и жену норма, если любишь. Запомни это, дочка. В баню пойдёте?

– В баню?.. С удовольствием, – засмеялась Ида.

– Доведу, но у бани оставлю. Иначе – будет мне нагоняй. Домой приду в два ночи, к сожалению. Не раньше. Но тоже после бани.

– У-у! – недовольно протянула Голда.

– Не укай, моя маленькая, – заметил Пётр. – Праздники не каждый день. Будем поддерживать друг друга. Будем, а?.. Ну, вот видишь. Мы вместе – это главное. Может, придётся видеть вас чаще спящими, но, верю, наступят другие времена, и тогда бывать вместе будем дольше. А пока – я счастлив, что не один. Счастлив, что рядом с вами.

Ида с детьми пошли в баню, он отправился в шахту. Так прошёл их первый день. Так или почти так пройдут ещё два года, и продлится это до поры, пока с Петра снимут «судимость», и он получит двухкомнатную хрущёвку на первом этаже в трёхэтажном доме и начнёт получать зарплату не заключённого, но шахтёра – деньги немалые.

В 1952 году Гелик окончил десятый класс. Ходячая энциклопедия школы, он знал наизусть почти всего Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, Пастернака, Мандельштама и других. Бывало, учительница на уроках литературы в поиске поддержки, а, возможно, и проверки обращалась к нему:

– Германн, у Лермонтова в «Демоне» «Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил…» а дальше – забыла…

И Гелик продолжал:

После общеобразовательной школы немцу по национальному признаку можно было выбрать лишь четыре вуза – педагогический, нефтяной, аграрный, горный. Что такое тиски колхозной барщины, Гелик знал с детства; учительствовать тоже не хотел, так что педагогический и аграрный отпали сразу. И он решил пойти по стопам отца – выбрал Горнометаллургический факультет Уфимского металлургического института.

Девочек вокруг эрудита и красавца вертелось в институте много, но в его сердце оставалась Тамара, чьи письма приходили всё реже. Он страдал и рвался к ней, однако тиски комендатуры держали крепко – не отпускали. Регистрируясь в очередной раз у коменданта, Гелик снова подал заявление с просьбой разрешить съездить за невестой на Алтай, но резолюцию коменданта «невыездной по указу» оспаривать было негде и не с кем.

После первого семестра он в состоянии депрессии написал родителям, что надумал бросить институт. И Ида в Воркуте вымолила поездку к сыну у коменданта, что был отцом большого семейства. Рискуя своим авторитетом и положением, комендант отпустил её с напутствием: поездку держать в секрете, к следующей регистрации явиться без опоздания. Так Ида оказалась на пороге уфимского общежития – сыну с трудом верилось в чудо.

Она баловала Гелика книгами, едой, одеждой – тем, что он любил, однако вывести его из состояния, в котором находился, не удавалось. И тогда она тайком отправилась к ректору института – рассказала, как сын рос-учился, как влюбился, как по национальному признаку его едва не убили и теперь он хочет бросить институт: комендант не разрешает съездить за невестой. К ректору пришла за помощью – повлияйте, чтобы сын продолжил учиться. Ректор пригласил секретаря комсомольской организации и своего заместителя, что отвечал за воспитательную работу среди студентов. Ида слушала хвалебные отзывы о студенте Германне, понимая, что дифирамбы на настроение Гелика не подействуют.

– Ему нужно предложить что-то, что заинтересует его, – сказала она.

– Он любит спорт? – спросил секретарь комсомольской организации.

– Спорт?.. Не знаю. В военные и послевоенные годы не до спорта было – боролись за выживание. В старших классах он играл, бывало, с одноклассниками в волейбол и баскетбол.

– Передайте ему эту записку.

– Передавать записок не буду – я тайком пришла. Знать о моём визите сын не должен. Отдайте письмо вахтёрше, она отдаст ему, и тогда, если он согласится, мы придём вместе.

Вечером Гелику вручили письмо. Ида попросилась с ним под предлогом: «Хотелось бы познакомиться с преподавателями». Слова: «Я не маменькин сынок»! – больно резанули её, но, видя, как расстроилась мать, он уступил её просьбе. В кабинете ректора ему предлагали принять участие то в драмкружке, то в хоре, то в шахматных турнирах, словом, разговаривали, как с больным, и его это удивляло. Чем объяснить интерес на грани заботы, не понимал. Однако, к идее спорта проявил интерес, и он согласился попробовать себя в лёгкой атлетике.

И преуспел. Став победителем многих соревнований, Гелик принёс институту славу первенства в лёгкой атлетике. Этой радостью он поделился однажды с Тамарой. Через месяц пришло увесистое письмо. Пробегая его по диагонали и выискивая слова, которых ждал, прочёл во второй, в третий раз… Тамара поздравляла его и сообщала новости об одноклассниках. Строки: «У нас с мужем тоже радость, я недавно родила сына», – резанули сердце. Какое-то время сидел, прикрыв глаза. Что ж, красивая, любящая жизнь девушка не будет ждать до возраста никому не нужной старой девы. Но как быть ему, однолюбу? Не всякому дано с лёгкостью хоронить чувство первой любви. Заглушить боль утраты помогло известие, что ему выпала честь представить институт на первом всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве.

1957 год. Многонациональный праздник открывал советским людям Мир Зарубежья. Железный занавес пал. Две недели (28.07–11.08) по столице свободно расхаживали «враги» и «шпионы» – иностранцы. Радовал и удивлял свободный доступ в Кремль, грановитую палату – места, что ранее были закрыты.

Расхаживая по столице с чувством восторга и счастья, 22-летний Гелик пребывал, словно на сказочной планете. Общение с людьми из разных стран… Разного цвета кожи… Танцы на площадях… Голуби… «Подмосковные вечера»… Если б ему сказали: есть Смерть, надо готовиться к ней – он решил бы, что перед ним сумасшедший. Вокруг бушевала энергия жизни, что казалась бессмертной. Бессмертие обретал и он, Гелик, иначе – зачем он на Земле, зачем на празднике Жизни и Мира? Смерти нет и быть не может!..

В конце первой недели стоял он на Красной площади. Мимо пронеслась весёлая толпа девушек, и взгляд Гелика выхватил пышноголовую черноглазую девушку, что напомнила Тамару.