Похвастать наградами отца любили дети. Рената, когда приходили подружки, раскладывала на столе эти красивые бумажки и медали, читала пояснения и объясняла, за что и когда папу «наградили». Рома сидел рядышком, улыбался, поддакивал: «Наш папа самый лучший». Если Ренату дёргали в школе за косички, она, убивая обидчика жгучим взглядом чёрных глаз, горделиво выпрямлялась и защищалась авторитетом отца:

– Мой папа тебе задаст. Он на шахте самый заслуженный.

После выхода на пенсию шахтёры, как правило, из ссыльной, с дефицитом солнца Воркуты уезжали на юг – «доживать в тепле». За год до ухода на пенсию Пётр и Ида предприняли попытку вернуться в Мариенталь. Приехали, прошлись по улицам села, с щемящим сердцем постояли у дома отца, зашли в школу. Не встретив ни одного знакомого лица, отправились в местную администрацию— Сельский совет. Их встретили приветливо, но едва они представились и сообщили о цели приезда, лицо председателя, словно тучами, покрылось.

– Вы что – не знаете, что немцам запрещено возвращаться в места прежнего проживания?

– 15 лет, как кончилась война. Неужели всё ещё нельзя? – удивился Пётр.

– Такое впечатление, что вы не интересуетесь новостями.

– Под землёй трудно следить; что-то, видно, проходит мимо…

– Мы поняли, – подключилась к разговору Ида. – После выхода на пенсию нам в Мариенталь возвращаться нельзя. Поедем в Энгельс, может, туда можно будет…

– При условии, что вы там не жили.

– Я там родилась.

– Значит, нельзя.

В Энгельс они всё-таки съездили. Переночевали в гостинице и с тяжёлым сердцем вернулись в Воркуту. Думая-гадая, какой город выбрать, чтобы в перспективе провести старость рядом с детьми и внуками, остановились на Риге, где солнце и море. В то же лето купили в двадцати минутах ходьбы от моря на окраине Риги небольшой домик из двух комнат и кухни. И были счастливы возможностью пожить в покое, тишине, красоте.

Два лета приезжала к ним в отпуск семья Гелика. Счастливые от встречи с детьми и внуками, бабушка с дедушкой вскоре вынуждены были приглушить радость: в отношениях сына и невестки сквозил холодок. Зельда нервозно разговаривала с детьми, и они прятались под крылом бабушки либо дедушки.

– Что случилось? – не выдержала Ида, когда оказалась наедине с Геликом. – Вы поссорились?

– Да нет, просто Зельда устала с дороги.

Ночевали молодые в летней постройке. Однажды ранним утром, когда особенно сладко спится, Пётр прошёл на летнюю кухню, где Ида на электрической вафельнице пекла к завтраку вафли. На столе стояла малина, земляника, сметана – то, что любили внуки. Пётр обнял Иду со спины, поцеловал в шею и сунул в рот вафлю.

– Ну, ты и шкодник! – игриво замахнулась она, и Пётр, словно молодой, озорно выскочил во двор. В дальнем углу, на брёвнах у постройки, кто-то сидел. Пригляделся – Гелик. В майке и трусах.

– Ты чего, сын? Свежо, а раздетый. Смотри – не простудись.

– Да, прохладно.

– Так иди к Зельде! Часа два ещё поспать можно…

– А ты чего встал?

– Чего, чего – в туалет.

– Пойду, на диван к Ромке прилягу.

Теперь уже не только Ида, но и Пётр стал приглядываться к сыну и невестке. Ему не нравилось, что Зельда прилюдно принижала мужа: то детей не так одел, то не обращал внимания на шалости, то не занимается воспитанием. Явное неуважение не скрывалось. Было больно за сына, но, боясь навредить, в отношения не вмешивался. Однажды Гелик проходил мимо яблони с пакетом мусора. Увидев на земле зрелые, румяные плоды, поставил пакет, собрал яблоки и отнёс на кухню, где женщины колдовали над обедом.

– Ты чего, идиот, грязными руками!?

Гелик застыл, но промолчал – не промолчала Ида.

– Яблоки, Зельда, мы вымоем, а «идиота» с языка как вымоешь? С отцом своих детей так не разговаривают!

Зельда бросила нож, которым резала овощи, и скрылась в постройке. К обеду она не вышла, и Ида отправила за нею Петра.

– Зельда, обед ждёт, – позвал он.

После долгого молчания она резко произнесла:

– Я не хочу.

– Пойдём, за столом хотя бы посидишь. Если вы поссорились, дети это не должны замечать. Будь помягче. И к мужу, и к детям.

– Я не буду с ним жить.

– Как – не будешь? А дети?

– Разделим.

– Ты что говоришь?! Дети не кусок хлеба, их не делят! – повысил он голос и тут же спохватился, спросил помягче: тебя Гелик обидел? Скажи – признайся.

– Нет, не обидел.

– А в чём тогда дело?

– Не люблю я его.

И Петра, как током ударило.

– Что-о?!.. А замуж зачем шла? Зачем детей рожала?

Зельда молчала.

– Нас ждут. Пошли обедать! – приказным тоном сказал он. Она молчала. Он не сдержался, схватил её за руку и вышвырнул наружу. – Иди за стол!

В тени под яблонькой Ида разливала по тарелкам окрошку. Пётр сел на своё место, смачно откусил хлеб и начал есть, приговаривая: «Чудо окрошка! В жизни такой не ел! Не жидкая и не густая. И всё в меру – соль, сметана, квас. Рома, как тебе окрошка?»

– Вкусная, – улыбнулся он.

– А Ренате?

– Не мешай, деда. Вкусная, конечно.

– А мама Зельда что скажет?

Она взяла ложку, хлебнула, улыбнулась.

– Действительно, вкусная.

– А кто готовил? – подмигнул Пётр Иде.

– Кто-кто! Все вместе. Я квас делала, Зельда нарезала овощи, Рената укроп принесла, Гелик огурцы и зелёный лук.

– Выходит, только я да Рома ничем не помогли, а едим больше всех. За нами должок. А— Ром? В другой раз поможем?

– Поможем.

– Я тесто завела. Для пирожков, – сказала Ида, – Рома поможет яблоки вымыть. Нарезать их будет деда, а Рената с мамой будут лепить.

– Обязанности распределены. А теперь марш всем на 20–30 минут к морю! – распорядился Пётр. – Зельда, Гелик, одевайте купальники и идите с детьми. Мы с бабушкой тоже приплетёмся.

Пётр спас положение, но – надолго ли? Его сердце саднило – не любит сына… Вечером после пирожков Пётр велел Гелику помочь наколоть дров. В промежутках, когда они отдыхали, осторожно начал разговор.

– Вы часто бываете у родителей Зельды?

– Семьёй не часто. На летних каникулах они берут детей к себе.

– А Зельда?

– Отдыхает.

– Дома?! Одна?! Без детей?

– Да.

– Почему не с детьми?

– Устаёт…

– Это ж ненормально… У неё что – любовник есть?