Она шла торопким шагом, не глядя по сторонам.

– Девушка, мы где-то встречались, – встал он на её пути.

Бегло взглянув, она равнодушно бросила: «Вы ошиблись», толкнула дверь клуба Меланжевого комбината и скрылась.

– Парни, зайдём? – оглянулся он и шагнул внутрь.

Солидная тётя у двери поднялась со стула и сурово поинтересовалась, что «молодёжи надо – уж шибко шумные».

– Понимаете, мамаша, я год отбухал в колонии общего режима. Сегодня вышел, празднуем. А в клубе что – танцы?

– Во-она – в коло-онии… Не-е, танцы через час. В парке. На открытой площадке. А щас буде лекция. Вам бы послухать: «Нравственный облик советской молодёжи».

– А лекционит девушка?

– Она-а. Токо шо прошла. В институте преподае.

– О-о!.. Парни, я на лекцию. Кто ещё?

Одноклассники его поддержали – вошли в зрительный зал. Облюбовали ряд в партере со стульями в красном плюше. Народу немного. Сине-голубая девушка вышла к трибуне, и Сергей решил, что она ещё красивей. Оказалось, на ней не платье, а сатиновый костюмчик под «гжель». На чуть приталенной блузке с Y-образным вырезом свисал однотонный синий крепдешиновый шарфик. Глядя на неё, трудно было сосредоточиться, и он опустил голову.

Голос убедительный, однако выражения «идейно-нравственная и классовая закалка молодежи», «страдать вещизмом», «жажда к обогащению» действовали, как красная тряпка. Парни не выдержали – вышли. Он остался, но сидел взвинченный. «Несёт банальную чепуху, – думал он, слушая детский голос, которому изо всех сил старались придать интонацию убеждённого в своей правоте человека. – Оно и ежу понятно, что воспитание молодёжи важная задача. А поёт, должно быть, хорошо».

Каждый новый тезис отстукивал в нём казённым молотком. Сергей раздражался, будто давился… Как можно «страдать вещизмом», если эти «вещизмы» негде и не на что купить? Память воскресила забытый рассказ раскулаченной бабушки. Её с детьми от голода спасли элементарные «вещизмы»: блузка, юбка, платок. Она меняла их на картошку, морковку, соль.

«А что плохого, что хочется красивой одежды и комфорта? Это необходимость, а не «жажда к обогащению»! – спорил мысленно он. – И воспитывает не коммунистическая партия, а родители и просто хорошие люди».

В конце девушка спросила, есть ли вопросы. Вопросы были, но задавать их он не стал: раздражительность могла лишь навредить. Поддержал хлипкие аплодисменты. Люди покидали зал и выходили в фойе, а он всё стоял и смотрел на дверь, за которой она скрылась. Вошла тётя, что встретила их у входа, выключила свет, и он вышел на крыльцо, где курили парни.

* * *

– Ну што, идейный и нравственный? – съязвил Анатолий.

– Што, што… Идейный и нравственный горит идеями и нравственностью, – в тон ему подыграл Сергей, но тут же переключился на серьёзный тон: кузьмить мы все горазды.

Издалека донеслись звуки музыки, и Анатолий взмахнул, как скомандовал:

– Айда на танцплощадку, может, девчонок подцепим!

На огороженную, ярко освещённую, чуть приподнятую над землёй танцплощадку пропускали по билетам. За оградкой, чтобы не мешать танцующим, задорно играли под навесом два гитариста, балалаечник и барабанщик. В темноте за оградкой голодными котярами выжидательно курили парни. Целомудренные девушки покупали пропуск и, улыбаясь друг другу, начинали вальсировать. От их соблазняюще развевающихся клёшей приходили в движение те, что стояли за оградкой, – парни выплёвывали сигареты, покупали пропуск и приглашали ту, которую облюбовали из темноты.

* * *

Сергей ждал её – сине-голубую лекторшу.

Она появилась в сопровождении милиционера и бойкой тёти из клуба. Помахав гитаристу, остановилась в группе поддержки. Друзья Сергея вертелись уже в танцах, а он всё стоял, не зная, как она отреагирует на предложение станцевать. Рассудив, что, если откажет, ничего страшного не произойдёт, отбросил робость и решительно направился к тройке, что стояла особняком.

– Можно вас пригласить? – улыбнулся он.

Гитарист, на которого она в замешательстве взглянула, кивнул. Вынув у калитки из кармана мелочь, Сергей коротко бросил:

– Два.

– Один, – улыбнулась она билетёрше и в пол-оброта к нему пояснила: Меня и так пропустят.

Гитарист объявил «Дамский вальс», и оркестрик заиграл оживлённее. Он вальсировал плохо, но она этого либо не замечала, либо старалась не замечать. Сергей, чьи руки привычно работали с рубанком и деревом, держал маленькую тёплую женскую руку и впервые касался женской талии – близость волновала и сковывала. Первый круг прошли в молчании, на втором он осмелел:

– Давайте знакомиться. Я – Орлов Сергей.

– Красивая фамилия, а я Рита.

– Красивая Рита!

– Да ну?..

– Не «да ну», а точно! Милиционер – ваш муж?

– Нет – это сын тёти Поли.

– А гитарист?

– Один из них мой брат. Мы с ним домой пойдём.

– Я хотел бы вас проводить – можно?

– Думаю, брат согласится – втроём надёжней.

Дом родителей Риты и её брата находился в частном секторе с небольшими деревянными домами со ставнями и резными наличниками. Шли в полной темноте. За калитками и заборами из невысокого штакетника периодически слышался собачий лай и рычание. Ходить одной без сопровождения здесь было опасно.

Говорил в основном брат: Сергей был занят собой… Красивая Рита, думал он, ему под стать: с нею он согласится жить взнузданно и двигаться в заданном направлении; согласится быть собакой, готовой к схватке за право быть у её ног: «Из бесхарактерной девчонки начнёшь ты вить верёвки».

– А ты чего, Сергей, такой молчаливый? – спросил брат. – Расскажи о себе.

– Можно и о себе, только вряд ли моя биография понравится. Родителей, расстрелянных «врагов народа», помню мало.

– Вот так поворот! А что – для расстрела были веские причины?

– Причины, если надо, можно всегда найти… Никакими врагами они не были, это я знаю точно, – устало произнёс он.

Рита остановилась и, словно пытаясь что-то понять, взглянула в темноте на Сергея. Интуитивно почувствовав интерес, он невольно коснулся её руки.

– Ну— ты! Рукам воли не давай! – пошёл меж ними брат. – А дальше?

– Дальше всё обычно: детдом, школа. После школы начал работать, поступил в строительный техникум. Однажды вечером увидел, как издевались над девушкой. Заступился. Милиция нагрянула, меня задержали и осудили за драку. Сегодня, можно сказать, первый день на свободе.

– Ничего себе – 33 несчастья! – воскликнул брат не то с иронией, не то серьёзно.

– Гриш, для тебя ж не новость пословица: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Хорошо, нас такое не коснулось. А где вы сейчас живёте?