могу! Не могу! Не могу! — больше сдерживаться нет сил, губы дрожат, ком в горле мешает говорить. — Отпусти меня! — рыдания рвутся из горла. Стрела, выйдя из ступора, пытается притянуть меня к себе, но гнев, бурлящий в крови, заставляет отбиваться от него. Прикосновения обжигают. Не желая, чтобы он трогал меня, подрываюсь с кровати и отхожу к стене.

— И ты со своим мерзким планом... Я не хочу тебе доверять. Я тебе не верю, ясно? Я умру здесь, Вадим. И пусть это останется на твоей совести.

— Диана! — не выдерживает и он. Подскакивает и нависает надо мной тяжёлой глыбой. — Ты можешь не доверять мне, имеешь полное на это право, но я обещаю тебе...

— Да срать я хотела на твои обещания! — кричу в ответ. — Одну вы уже убили, и не успокоитесь, пока остальных не перебьёте! Ну скажи, что ты будешь делать сейчас? Так и оставишь всё как есть?

— Я должен, — спокойно отвечает мне Вадим, разжигая во мне пламя такой силы, что оно буквально съедает меня изнутри. Больше не могу бороться с желанием раздавить его, причинить боль, какую уже не раз испытала я. Рука поднимается сама, и ладонь встречается с его небритой щекой.

Облегчения не наступает. Ненависть к нему кипит еще сильнее, ладонь горит огнём, ко всему добавляется страх, что он ударит меня в ответ. Однако Вадим стойко сносит пощёчину.

— Ты не дала мне договорить. Я обещаю, что он не подойдёт к тебе. Ни к тебе, ни к девушкам. Осталось немного, малыш...

— Перестань меня так называть! Прекрати, мне всё это уже надоело! Немного осталось до чего? Ты сошёл с ума? Если не хочешь убивать нас, зачем весь этот цирк?

— Успокойся...

Второй раз моя рука выдерживает с трудом. Запястье пронзает боль, а ему хоть бы что. Унизить физически не вышло, так хоть словами постараюсь.

— Ненавижу тебя, чёртов ты урод, — выплёвываю ему в лицо. — Надеюсь, тебя пристрелят, когда найдут.

— Если ты хочешь моей смерти, почему не убила тогда? У тебя был шанс, — он по-прежнему спокоен. Но в глазах я вижу то, чего не было прежде. Боль? Разочарование? Не слишком ли много я беру на себя, выплёскивая на него все свои эмоции?

— Потому что ты не один. Если бы не они, я б уже давно это сделала, — отвечаю.

Стрела тяжело вздыхает и прикасается ладонью к моей щеке. Я воспринимаю этот жест не иначе, чем игру — охотник и жертва. Несмотря на то, что жертва загнана в угол и отчаянно бьётся, охотник невозмутим. Всё в его руках. Я в его власти, даже сгорая дотла от ненависти, распаляемой не только обидой, но и чувствами к нему, от которых не могу никак избавиться. И сопротивляться тоже не могу, когда он накрывает мои губы своими. Телом овладевает бессилие. Больше никаких пощёчин. Только одно я заставляю его почувствовать — вкус моих слёз на губах.

— Я не хочу тебя видеть. Отпусти меня к сестре, — говорю, когда он отстраняется, не получив желаемой ласки. Я не ответила на поцелуй. Раскрыла губы только под напором, но не ответила.

* * *

Я вежливо прошу Киру перелечь на кровать, где спала Оксана, сама же занимаю её место. Подруга никак не может прийти в себя, она не разговаривает с нами, даже на своё имя не откликается. Её можно понять, Оксана много лет заменяла ей старшую сестру, которой у неё никогда не было. Ни сестры, ни братьев. А потом и матери не стало, остался только безучастный к проблемам дочери отец и подруга, которую сегодня убили на её глазах. По человечески мне очень жаль её. Но не меньше, чем свою сестру. Дина выглядит скверно, её мучают схваткообразные боли внизу живота. Они слабые, но это, так или иначе, плохой признак. Она признаётся мне, что по несколько раз в день проверяет, нет ли следов крови на нижнем белье.

Остаток ночи я пытаюсь уснуть, но никак не получается, только затягивает в омут, как тревожные сновидения тут же выталкивают меня на поверхность. За утро ветер прогнал тучи с неба, и в комнату просачиваются тёплые лучи. Солнце поднимается всё выше, но в доме по-прежнему тишина. Как назло, стоит мне немного задремать, кто-то проникает в комнату, звенит ключами, расталкивает девушек, приглашая на завтрак. Кира отказывается, а мне приходится, несмотря на полное отсутствие аппетита, составить компанию Дине и идти на кухню под косые взгляды Клима. Когда сестра уходит вперед, парень задерживает меня.

— Слушай, ты не держи зла, ладно? — говорит он и, осознав, что слишком крепко ухватился за моё предплечье, одёргивает руку. — Стрела мне всё объяснил, я понял, не буду тебя трогать. И за эту тоже прошу прощения, я вроде не слепой, и видел, что она на тебя с ножом пошла.

— Не обязательно было убивать, — цежу сквозь зубы. Мне не то, что разговаривать, даже находиться рядом с ним неприятно, боязно. За искренней с виду улыбкой скрывается настоящая тьма, и не та, что я поначалу разглядела в Вадиме. Его тьма напускная, он сам заполнил ей свою душу, в отличие от Егора, в чьих зелёных глазах живёт истинный первородный мрак.

— Я человек, кисуль, не робот. Растерялся, — отвечает он. Не верю ни единому слову, но мне и не нужна его правда, поэтому никак не реагирую на его слова. Стрела перехватывает нас в коридоре и окидывает меня взволнованным взглядом, который я игнорирую, как и все остальные его знаки внимания. После завтрака Вадим пытается заговорить со мной, просит пойти с ним, и в ответ я отрицательно мотаю головой. Он не настаивает.

Следующий приём пищи Кира пропускает так же, как и первый. Серый какое-то время сидит рядом с ней, разговаривает тихо, почти шёпотом, а потом, одарив меня и Дину поникшим взглядом, уходит. Единственное, что я понимаю из их разговора — он зовет её с собой, но получает отказ. Это кажется невозможным, но, похоже, парень серьёзно влюбился в подругу. Я не перестаю удивляться его изменениям. Как и Дина, хоть она и не видела того, что было в начале.

Когда мы остаёмся одни, Дина уговаривает меня поговорить с Кирой. Я собиралась и без напутствий сестры, но не знаю, с какой стороны подойти к ней. Скажет ли она правду