взлеты, падения, диминуэндо, грустные, лирические и трагические мгновения. Тогда мы понимаем, что не только произведения искусства, но и весь мир наполнен музыкой! И наша жизнь – тоже своего рода симфония. Правда, ее гармония зависит от нашего образа жизни.

Так и полотна Сезанна создают ощущение полифонии. Когда мы видим во всем многообразии его работы, то понимаем, насколько велик, насколько глубок, насколько широк Сезанн в своем творчестве! И возвращаясь к мысли о камертоне: мы, затаив дыхание, вбираем, впитываем в себя все то, что видим на картинах, сопереживаем тому, что на них изображено, вникаем в повествование, которое разворачивается перед нами – все это позволяет нам понять глубже, ближе человека, который создал это произведение искусства.

А ведь как обычно люди себя ведут в картинной галерее на открытии выставок? Как на светских балах или вечеринках: «О, как твои дела?». И дальше пошли к столу с закусками. Эта флуктуация, обмен улыбками и дежурными приветствиями напоминают посетителей музеев: «О, Ренуар! О, Сезанн! А вот Дега. Я о нем читал там что-то». Поведение такое же, как и на вечеринке. Но нет полного погружения. Нет знакомства не то чтобы с личностью мастера, а и с тем, что эта личность выражает.

Изобразительное искусство – такой вид творчества, в котором невозможно добиться совершенства во всем объеме: в композиции, в живописи, в рисунке. Так, художник может быть хорошим живописцем, но не очень хорошим рисовальщиком, хороший рисовальщик, но не вполне хорошим мастером композиции и так далее. Абсолюта достичь невозможно. Но так или иначе произведения искусства приближают и нас к определенным представлениям о стройности мира, гармонии, позволяют тоньше чувствовать цветовые отношения, ощущать смыслы композиционных построений.

Цвет не должен нами восприниматься как краска. Цвет – это очень мощный информационный сигнал. Цветовые сочетания сосуществуют в форме неких подсознательных импульсов (сигналов). Не случайно говорят, что живопись – это один из сложнейших видов восприятия и передачи ощущений реальности в измененной форме. Недаром человеческий глаз различает огромное количество оттенков. И до сих пор специалисты спорят, что такое тон, что такое цвет, что такое яркость и свет – настолько тонки градации. Живопись, по сути, – это форма сложнейшего переплетения изобразительных элементов на поверхности полотна. К этому добавляется зависимость от особенности восприятия художника и зрителя.

Ведь наш глаз смотрит не по четко выверенной траектории. Воздействие картины – подобно информационным вспышкам, которые мы получаем, накапливаем в своем воображении, дополняя ими свое представление о мире. Картина как будто постоянно пульсирует перед нашим взором. Она не воспринимается нами, как нечто цельное. Ее мозг «собирает» и «составляет», а глубокое восприятие происходит в форме эмоционального отклика. Уже упоминалась фраза Петрова-Водкина, что натюрморты Сезанна светятся изнутри и что они пульсируют. Более того, мастер деформирует пространство. Не случайно Пикассо говорил, что «я пишу не то, что вижу, а пишу то, что знаю». Это означает, что каждый из нас преломляет действительность. Всякий раз, когда мы пытаемся воспроизвести реальность, с неизбежностью ее искажаем. Потому что мозг так устроен: он свободен в своем внутреннем восприятии, а тем более, в интерпретации. Копировать невозможно. Мы все равно изменяем реальность. Сличите то, что вы сделали, с тем, что есть – это будет уже другое. Даже когда вы рисуете ученически по клеточкам. Гениальное же сознание осознанно все преломляет и изменяет. Мы вообще призваны изменить мир. Особенно в молодости, когда так жгуче стремление к переменам. Как пелось в «Интернационале», «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…». Сначала все до основания разрушить, а потом построить новый мир – так происходит в истории постоянно. Это неизбежная фаза становления любого творческого начала.

И Сезанн строил и изменял мир по своим представлениям. Он заложил как раз ту основу человеческого сознания, которая позволяет свободно осмысливать и переосмысливать окружающий нас мир. В качестве одного из приемов переосмысления он использует цвет как основу формирования образов и построения формы. Цвет для него – это инструмент для организации пространства. Он все время говорит, что нет картины без ее пространственного построения. И мы видим: оно присутствует везде – и в натюрморте, и в портрете его сына, и в последнем дне масленичного карнавала.

Пьеро и Арлекин: философия противоречий

Когда видим картину Сезанна в нашем Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина «Пьеро и Арлекин», то от нее сложно оторваться: нас притягивает к ней что-то магическое. Завораживают охристые, глубокие синие пятна, пульсация красного, оттенки бело-голубого – они создают волнующее напряжение, волшебную драматургию. Вот уверенно шествует самодовольная фигура Арлекино, в образе которого выступает его сын, и рядом – фигура Пьеро, моделью послужил его друг Луи Гийом. Пьеро как бы пытается толкнуть Арлекино. Но нас не так интересует сюжет, нам любопытно колористическое решение. Обратите внимание, как декоративно написан занавес. И все пространство наполнено цветом и светом. Почему мы говорим «светом»? Потому, что отражается-то свет, и в нашем восприятии превращается в цвет. И картина, несмотря на незамысловатость сюжета, отпечатывается в нашем сознании. И вновь и вновь хочется рассматривать, как Сезанн выстраивал переходы декоративного орнаментального решения занавеса и перспективу резким движением линии плинтуса.

Фигура Арлекино выглядит как будто устойчиво, судя по расположению стоп. И, конечно, возникает впечатление, что Пьеро стремится Арлекино опрокинуть или подтолкнуть вперед. Так продемонстрирована антитеза, противодействие одного другому. Показаны противоречия, которые присутствуют в нашей жизни постоянно. Ведь движение – это борьба неподвижности с подвижностью. Такой философский контекст мы обнаруживаем в этой картине, как ни странно. И каждый из нас, опираясь на свое представление, на свой опыт, на свой интеллектуальный багаж, может по-своему исследовать эту картину и для себя открыть заключенную в ней фабулу. Следует задуматься, например, не случайно ли Сезанн сделал более активной по цвету фигуру Арлекино и более мягкой, но более яркой по цвету фигуру Пьеро? Найдите свой смысл в контрасте насыщенного красного с черными ромбическими вставками. Обратите внимание на противовес устойчивого и неустойчивого: ведь Арлекино сделает сейчас следующий шаг – упадет он или нет? Или его неустойчивость противопоставляется устойчивости Пьеро, который хочет ему придать движение вперед? В любом произведении, в любом факте жизни, уверяем, закодировано очень много важных знаков.

П. Сезанн. Пьеро и Арлекин. 1880–1890. Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Москва

Даже в брошенном камне зашифрованы знаки: физические законы, мышечная сила и психологический момент, заставивший человека взять камень и