Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надо отдать должное Феде – он сопротивлялся – как мог, но судьба его была решена. Прочитав первую книгу – бедняга призадумался, прочитав вторую – заплакал, после третьей избил жену до полусмерти, только изменить ничего уже было нельзя. И тогда Федя запил, причем запил уже по настоящему, без роздыху и продыху. И после месяца запоя взошло на него озарение, и понял он, что – все в этом мире ничтожно. И понял он, что все в этом мире когда-нибудь заканчивается и заканчивается все смертью. И так эта мысль его потрясла, что он решил наложить на себя руки и повеситься.
– Вот до чего может довести обычного человека – женитьба, подвел итог своему выступлению Епископ. – Поэтому я и сам ни когда не женился, и вам всем не советую. Хотя, конечно, моя религия напрямую этого не запрещает. Однажды я попробовал в одном королевстве женитьбу запретить, но… – В общем, все закончилось не так уж и плохо, врачи меня откачали. Полгода в реанимации для настоящего миссионера это пустяк, не стоит даже вспоминать об этом.
– Что же касается Феди, вздохнул Епископ, – то с ним тоже все закончилось хорошо – теперь он со мной и это главное. Только прошу вас, ни когда не говорите с ним о смерти. Это надолго выбивает его из душевного равновесия, и тогда он начинает пить. Как он говорит – для нервного успокоения. А так как мысли о смерти и без постороннего вмешательства преследуют его постоянно, то он почти совсем не просыхает. Я подумываю о том, чтобы со временем, после его смерти, конечно же, возвести Фернандо в ранг великомученика. Как мученика, пострадавшего за веру. Он этого звания вполне заслуживает, смотрите, как мучается бедняга. При этих словах все присутствующие с нескрываемым интересом посмотрели на еле стоявшего на ногах монаха, которого так всего и корежило от выпитого накануне. Некоторые, при этом, ему даже посочувствовали.
– Ну-ка, Федя, скажи нам свою коронную фразу, ласково попросил Епископ. Федя, оглядев мутным взглядом всех присутствующих, хрипло произнес:
– Вы все умрете! Все – до единого…
– И это не пустые угрозы, грустно заметил при этом Епископ. – Он и впрямь знает, о чем говорит. Вот такие вот у меня помощники, продолжил, как ни в чем не бывало Епископ. – Правда, первое время они всё удрать хотели, да черепаху с собой прихватить. Но сейчас вроде бы ничего, привыкли, успокоились… – Прикормил я их. Без меня уже не могут.
– Ну, а у тебя-то у самого, какой бзик имеется? – поинтересовался неугомонный Кварк.
– Абсолютно ни какого, не на секунду не задумываясь, ответил Епископ. – Я отношусь к своей жизни легко и просто – как к игре, в которой я играю главную роль. А ты – мерзкий выкрикрышь, в ней ни кто, так – мелкое недоразумение. Это меня и успокаивает.
– Я не считаю себя мелким недоразумением, обиделся Кварк. – Тем более в чужой жизни. У меня своя жизнь … может будет! И получше вашей.
– Вот когда будет, тогда и поговорим, усмехнулся Епископ. – А пока, что я здесь говорю – один.
Тем временем, режиссер зря время тоже не терял. Незаметно прикрепив кинокамеру на спину своей помощницы – Наручницы, он дал ей строгое указание снимать крупным планом только его, и ни кого более. Ну, изредка царственных особ, и уж совсем в крайнем случае – Епископа. После чего встал и заявил, глядя прямо в объектив:
– Не ввверю! Не единому слову не ввверю. Он явно решил сыграть в этом фильме главную роль, роль идейного борца и религиозного оппонента.
Епископ с нескрываемым призрением посмотрел на режиссера, после чего поинтересовался у присутствующих:
– Он один тут у вас такой уродец? Или еще есть? Все промолчали, не желая связываться с острым на язык монахом.
Обидевшись на такое грубое высказывание Епископа, Факс демонстративно отозвал свою ворону, и выключил кинокамеру.
– Так даже лучше, одобрил такие действия монах, – поговорим без протокола. Друзья мои, мне был дан голос свыше.
– Знаем мы эти ваши голоса, выкрикнул Кварк из толпы. – Пить надо меньше.
– Согласен, услышал я этот голос из уст весьма не достойных. Но ведь не это главное. Главное, что я его услышал. И пошел я тогда в народ, бос и наг. И шли мы денно и нощно, пока не ушли совсем.
– А я слышал, ваше пппреосвященство, перебил Епископа Факс, радостно вновь включая свою кинокамеру. – А я слышал, что вы поссорились сссо своим ннначальством на какой-то пппрезентации. Не поделили кусок шоколадного торта с кккремовой начинкой. Но разногласия у вас ннначались еще раньше, – ппперед подачей второго блюда. Вы тогда во всеуслышание пппозволили себе утверждать, что нет ни чего вкуснее бббараньих ребрышек под винным соусом, а ваш пппатрон грубо пеперебив, обозвал Вас кккретином, ни чего не понимающим в китайской кухне. И Вы тогда же имели нннаглость ему вввозразить. И послало тогда Вас Ваше начальство куда поподальше… – У меня дддруг работает в отделе сссветской хххроники, пояснил Факс такую свою осведомленность в этом деле, – он ввврать не будет.
– Ложь, заорал взбешенный Епископ, – все ложь, от начала и до конца. Ни какого торта и в помине не было, так, бисквит какой-то. А бараньи ребрышки патрон мой… бывший… просто не умеет готовить. И вообще, это все происки моих врагов. Вот в Китай меня и впрямь посылали, это верно, за обменом опытом.
– А злые языки ууутверждают, не унимался Факс, – что он вас не в Китай пппослал, а намного дддальше…
– Брешут все! Только в Китай…, и ни куда более. Но ушел я, как и подобает видным религиозным деятелям – громко хлопнув дверью.
– А за что тогда у вввас отобрали лллицензию на вввероисповедание?
– Ни кто у меня, ни чего не отбирал, я сам все отдал, по идейным соображениям. Но…
Но Факса перед объективом камеры было уже не унять, и он выложил свой главный козырь. Развернувшись в пол оборота, так, чтобы его лучше было видно в объектив, Факс спросил у Епископа прямо в лоб:
– А это правда, что Вы, ко всему пппрочему, еще и черепаху ууугнали из мммонастырской обители?
– Не угнал, а взял свое, пояснил Епископ. – Все, что мне недоплатили за 20 лет усердной службы. Зато теперь у меня единственное в мире передвижное