– Что?

– У неё носом шла кровь.

– Ого!

– Да! Позже её забрала скорая, а Гвен из мясного потом говорила, что женщина умерла.

– С Вами всё хорошо, мэм?

Я открываю глаза и вижу перед собой лицо молодого человека.

– Да-да, всё в порядке. Не беспокойтесь. Я просто присела передохнуть.

Парень с большим недоверием меня рассматривает, и в этом недоверии я умудряюсь уловить нечто вроде страха и отвращения. Он резко убирает руку.

– Вы промокли! Найдите более сухое место.

– У меня есть сухое место, теперь уже есть, – усмехаюсь, не без горечи, конечно.

Вот так, как он, люди смотрели на меня тысячи раз в то время, когда я жила на улице и искренне верила, что самое большое счастье – иметь свой дом. Тогда меня сделала бы счастливой любая крыша над головой, где я была бы в тепле и безопасности. А теперь жажда жизни на грани безумия выливается в желание ощущать её физически.

– Но напоследок хочется хорошенько промокнуть… – признаюсь.

Алехандро протягивает Меган стопки с «деньгами».

– Что так мало? – она опять недовольна.

– А что? Надо было всё дерево ободрать? – огрызаюсь ей в ответ.

Меган подбрасывает листья вверх, кружится так, чтобы юбка её летнего в мелкий жёлтый цветочек платья стала похожей на колокол.

– Мы не сможем играть в аптеку – у нас нет пробирок! – заявляет, не переставая кружиться.

– Во что тогда будем играть? – справедливо интересуюсь я.

– В мужа и жену. Я буду женой, а Алехандро – мужем.

– А кем буду я? – спрашиваю.

– Ты будешь дочерью.

– Почему это я дочерью?

Быть женой Алехандро – это, наверняка, интересная игра, и мне бы тоже хотелось. Однако, быть женой не судьба ни мне, не Меган, поскольку Алехандро делает заявление:

– Мы играли с тобой в это вчера. И я больше не хочу.

– Почему? – сестра резко останавливается и хмурится, глядя на него.

– Потому что, – отрезает и отворачивается.

Когда это они играли? Наверное, пока меня возили к зубному – сама себе отвечаю, и думаю позднее расспросить, в чём заключалась эта игра, но Алехандро уже и след простыл. А Меган – это Меган, она никогда не расскажет. Но я догадываюсь – наверняка заставляла его целоваться.

Синий вечер. Солнце уже село, на улицах все ещё светло. Оранжевые фонари, малиновые и красные рододендроны, изумрудно-чёрные ели живут сегодня, завтра и через год они тоже будут жить, и через десять. Рабочий день окончен и люди, кутаясь в парки и плащи, торопятся по нескончаемым делам. У каждого из них есть завтра. Почти у каждого из них будет такой же весенний день, как сегодня, в следующем году и через десять лет. У многих через двадцать. У счастливчиков через пятьдесят. Но всё конечно. Закончится вечер, закончится весна. Закончится год. Закончится жизнь.

Sleep Party People – Notes To You

Я вижу берег, песок, белые раковины моллюсков в нём. Мои руки в каше из песка и воды, а рядом Алехандро. Он строит плотину, чтобы прилив не затопил наш город. Я помогаю ему, пока одна особенно большая волна не заливает почти половину наших домов и улиц. Я смотрю на Алехандро – он очень расстроен… больше даже напуган. Он берёт меня на руки так легко, словно я гусиное пёрышко, куда-то несёт и тихо поёт. Долго поёт, и только последние строчки я за ним повторяю, хотя меня почти и не слышно:

– 'Cause when I'm seeing double It's your lullaby love that keeps me from trouble, It's your lullaby love that's keeping me level, It's your lullaby love that keeps me awake…

– Знаешь. – говорю ему. – А ты ведь никогда мне не пел. У тебя необыкновенно красивый голос.

– Теперь пою, – отвечает. – Помнишь, как ты пела мне?

– Помню. А помнишь, как мы вместе учились играть на гитаре?

– Помню, – улыбается, и даже в этих галлюцинациях мне тепло от того, что снова заставила его улыбнуться.

И мы плывём дальше. Вокруг много огней, или это лица – хвостатые кометы. Он больше не поёт, и не смотрит на меня.

– Ты так смотрел на меня… мне показалось, ты влюбился.

– Я и влюбился.

– Да… смеюсь. В моих фантазиях влюбился. Я, вообще-то, никогда не умела мечтать нормально. Меня как-то учили, но так и не выучили. Вот сейчас, даже в моих грёзах, почему ты плачешь?

– Потому что мне больно.

– Мне тоже больно. Теперь и я знаю, что такое терять сознание от боли, – признаюсь ему.

От этих слов его лицо скомкивается, сморщивается, и по щекам снова скатываются крупные слёзы. Одна из них достигает его подбородка и так долго не может от него оторваться, словно эта слезинка – я. А может, это просто дождь пошёл? Похоже на дождь, только он приятный, мелкий, как освежающий влажный морской бриз.

– Ты ушла от меня…

– Я не уходила!

– Ушла.

Подумав хорошенько, я с ним соглашаюсь:

– Ушла, потому что ты выбрал её.

– Я не выбирал. Ты сделала этот выбор за меня.

– Я выбрала… я выбрала для тебя твою большую любовь! – пою ему, улыбаясь. – И ты сейчас где-то очень далеко и очень счастлив…

– Несчастен.

-… потому что я сделала правильный для тебя выбор…

Внезапно я вижу лицо Кая – он так нахмурен. Я никогда ещё не видела его таким хмурым.

– Ой, только не ругайся! – прошу его.

Он только качает головой, и дальше я плыву на его руках. Его руки – лодка, а вокруг нас бесконечное дождливое море, как в видео к песне Ру Пэйнс. Наверное, моё сознание поместило нас сюда. Но разве это Кай должен быть со мной в этом воображаемом мире?

– А где Лео? – спрашиваю его.

– У него много дел. Много очень важных дел.

– Почему… ты здесь? Почему я вижу тебя?

– Потому что тебе нужна помощь, – отвечает таким строгим голосом, что мне становится больно. Эта боль нестерпима, невыносима. Меня тошнит, но вывернуть не успевает, потому что грёзы сменяются темнотой и пустотой. Вот оно! – думаю. Это он – мой конец.

Still Point (The Sleepover Series, Vol. 1)

Вначале я больно прижимаю ладони к груди, и когда отнимаю их, раскрыв перед собой лепестками, вижу в них своё сердце – золотые блики – отражение солнца в мелкой ряби морских волн, их размеренный, дружелюбный плеск, ласково поглаживающий разгорячённый на июльском солнце песок. В моих ладонях нахмуренный взгляд Алехандро – вот так он смотрел на меня всякий раз, когда Меган говорила или делала что-нибудь, задвигающее мою фигуру за черту нашего трио. И я очень много чувствую, так много и так всеобъемлюще, что главное понимание, оно приходит: я большой человек, наполненный смыслом. Я оставила след в мире людей – Алехандро любил меня самой ценной любовью – бескорыстной и бессмысленной, не преследующей целей, не умеющей оценивать, примерять, судить. Он любил меня легко, без боли и напряжения, без обязанностей и обязательств, без ожиданий и без невидимого веса надежд. Мальчик из моего детства, единственный из всех кроме моей матери, болел, когда мне было больно, смотрел в ту же сторону, что и я, и видел то же. Он слышал меня, даже когда мы молчали, сидя в высоких жёлто-ментоловых иглах прибрежной травы, скрывающей нас от посторонних глаз по самую макушку. Между нами был тот уникальный, редчайший контакт, полное совпадение хаотичных волн мыслей, желаний, энергий. Я вижу своими уставшими, теряющими зрение глазами, как мои детские руки выкладывают ослепительно белые ракушки на песке в ещё не придуманном до конца порядке, и как руки Алехандро – на три тона темнее моих, с круглыми и не везде чистыми ногтями, с царапиной на тыльной стороне его левой ладони – добавляют в композицию свои штрихи. У нас получается замкнутый круг – неожиданно, незапланированно. Алехандро раздвигает в его центре песок, аккуратно убирая его сомкнутыми пальцами, и я кладу в это углубление руку. Он кладёт рядом свою, не касаясь. В следующее мгновение мы одновременно сдвигаем свои ладони, пока они не соединятся мизинцами – это бабочка с разными по цвету и форме крыльями. Нам нравится то, что выходит само собой, рождается волшебством. Алехандро улыбается такой искренней и такой парящей улыбкой, что я ощущаю внутри яркую вспышку, понятия не имея, что это и есть то главное, зачем я появилась на свет – счастье. Мы оба его ощущаем. И теперь, почти два десятка лет спустя, я всем своим существом забираюсь в его белый ракушечный круг покоя и утешения, сворачиваюсь клубочком и позволяю стать своим миром.