– Вот с ентим никак не слажу. Нонче не все отеческие заповеди блюдут.

– Из живности кого-то держите?

– Живность у нас в одном виде – ездовые собаки. При наших расстояниях без них никак. С ими, конечно, и хлопот изрядно: ествы на зиму будь здоров требуется. Зато оне с весны до осени сами с матушки сендухи кормятся.

Первым в сборню пришел, вернее, вбежал, председатель сельсовета Павел Деев. Весь его облик: аккуратный европейский костюм, гладко выбритые щеки, трогательная чеховская бородка и очки, за стеклами которых щурились добрейшие глаза, никак не вписывался в представление Корнея о северянах.

– Пал Денисыч, покуда едим, обскажи гостю о нашем поселье, – попросил председатель. – Ты лучше меня-то сделаешь, – и, обращаясь к Корнею, добавил: – Он у нас вельми начитанный.

Польщенный Павел с воодушевлением принялся знакомить Корнея с нынешней и минувшей жизнью стародавнего села, обосновавшегося за Полярным кругом.

– По книге учета, у нас на сегодня проживает 245 человек. Имена все исконно русские: Серафима, Рустина, Север, Анисья, Ермолай, есть даже Веденей. По фамилиям лидируют Чихачевы, за ними ноздря в ноздрю Киселевы, Шкулевы. В школе тридцать четыре ученика.

Население досельное и прибылое. Григорий Евграфович – досельный – из первопоселенцев, а я прибылой, то бишь приезжий. Оказался здесь по распределению. Село, скажу вам, удивительное. Может, единственное в своем роде. К примеру, некоторые досельные до сих пор пищу (они говорят – еству) готовят в печи, зажженной огнем не от спички, а от искры огнива.

Когда я приехал из Ленинграда, диковинность местных обычаев так поразила, что стал выяснять по всем каналам, как и когда появились здесь русские, как вообще шло заселение побережья Ледовитого океана.

По некоторым летописным источникам новгородцы, влекомые рассказами о богатых соболями, чернобурками и песцами восточных землях, уже в начале XI века ходили через три моря – Белое, Баренцево и Карское. Самые отчаянные, обогнув Ямал, достигали устья Оби. И если бы не монголе-татарское нашествие, освоение неизмеримых пространств Сибири началось бы за 300 лет до Ермака. А так лишь в 1572 году в устье реки Таз, впадающей в Обскую губу, промышленники из поморов основали первый в Заполярной Сибири город с острогом и церковью – Мангазея. Благодаря большим запасам «мягкой рухляди» – в год вывозилось по 30 тысяч одних только соболей, он быстро превратился в крупный торговый центр. Но по мере истощения пушных богатств, а особенно после пожара 1642 года, уничтожившего все деревянные постройки, Мангазея начала хиреть. А тут еще вышел запрет на заход английских и голландских судов. Те, не платя в казну таможенных сборов, бесстыдно мешками вывозили пушнину.

Уже тогда поморы огибали Таймыр и заходили в наши края. Этот маршрут считался русскими мореходами вполне обычным задолго до официальных царских экспедиций. Остатки судов того периода обнаружили на острове Фаддея, что восточней Таймыра. Несколько позже, на берегу залива Симса наткнулись на избушку из плавника с нарами. В ней бочонок с порохом, разорванный ствол пищали, оловянная посуда, колчан со стрелами. Найденные там монеты датируются 1615–1620 годами. За Колымой, возле устья Пегтымель была найдена хижина с останками людей, укрытых парусом. Судя по найденным там предметам, эти люди потерпели кораблекрушение во времена правления Петра Первого. Все это подтверждает то, что русские давно ходили за Таймыр. Попытки мореплавателей других народов достичь устья Лены, а тем более Индигирки, терпели неудачу.

Слушал Корней и думал: «Как они схожи с Николаем Александровичем. Тот, понятно, местный, а этот пришлый, а какое знание Севера, какая любовь к нему!»

Павел тем временем продолжал:

– Посуху освоение севера Восточной Сибири началось с середины XVII века. Невероятная выносливость и отвага казаков-землепроходцев дала возможность России за каких-то пятьдесят лет прирасти, сравнительно бескровно, огромными территориями. При этом русские люди явили человечеству пример мирного сожительства с представителями коренных народов[70], поддерживая с ними относительно добрые и уважительные отношения. Можно сказать, породнились. Несмотря на тяжелейшие условия своего похода, казаки считали, что лучше погибнуть от холода и голода, чем отступить. Лучше проявить храбрость и присоединить к Отечеству громадную Сибирь, заслужив тем самым славу для себя.

Представьте, Корней Елисеевич, население страны в то время не превышало семи миллионов человек. Разве смогли бы русские, не имея контактов с местным населением, при столь скромных человеческих ресурсах не только присоединить эти земли, но и наладить в девственной, непроходимой окраине торговлю, сбор налогов, правосудие, почту, пограничную службу? И все это на уму непостижимых пространствах. Какой силой духа, какой выносливостью надо было для этого обладать!

– Павел, а я думаю, не будь у землепроходцев уверенности в том, что Господь с ними, что Он поможет в трудный час, никто б не решился на такие деяния.

– Согласен! Ведь во все эти походы провожали со словами: «Бог вам в помощь! С вами крестная сила!» Представители церкви, двигаясь в сибирскую глушь вместе с казаками, вели просветительскую работу с инородцами: проповедовали православие, неся им Слово Божие. И к середине XIX века завершили христианизацию народов северо-востока России. Священнослужители выступали не только проводниками христианской веры, но и русской культуры. Кроме совершения служб и треб, они еще обучали местное население грамоте.

Судя по рассказам стариков и документам, которые я сумел найти, русских поселений в этих краях прежде было изрядно.

Тут Павел, поперхнувшись, закашлялся.

– Глотни, – протянул Корней кружку с морсом.

– Благодарствую! Вы с таким вниманием слушаете, что увлекся.

Попив немного, хотел было продолжить, но, поймав выразительные взгляды Щелканова, спохватился:

– Вы давайте ешьте, я вам, если интересно,