В его планы входило овладеть крепостями и замками соседних стран, чтобы держать в устрашении народы. Сирия являлась главным театром господства и влияния секты ассассинов[401]. Они окружили своими многочисленными крепостями[402] сирийское население со всех сторон.

Между ассассинами и тамплиерами, двумя могущественными орденами, владения которых в Сирии соседствовали друг с другом, безусловно, имелись определенные точки соприкосновения; к тому же, ассассины платили тамплиерам дань в две тысячи дукатов[403]. Это была исмаилитская политика: остерегаться сильных, чтобы с полной свободой поражать слабых.

В части, касающейся догмы пассивного послушания[404] и принятия оккультных статутов, тамплиеры не имели никаких заимствований у секты ассассинов[405], за исключением своего иерархического устройства и облачения.

И в самом деле, тамплиеры подразделялись на рыцарей, оруженосцев и братьев – степени, соответствующие иерархии ассассинов: рефик (товарищи), федави (помощники) и лассик (миряне); великий магистр соответствует шейху горы, великие приоры даилькебирам, а приоры даисам. Рыцари Храма носили белые плащи, на которых были нашиты кресты из красной материи; рефики носили белые облачения с красными поясами[406].

И пускай даже принципы тамплиеров были далеки от исмаилитских принципов, у обоих сторон преобладала опасная тенденция пренебрежения к общественному культу.

В период своего пребывания в Сирии тамплиеры по своему честолюбию не раз натыкались на подводные камни: этот бедный и смиренный по своему происхождению орден быстро обогащается. Когда торжественно доверялась благородная и суровая миссия покровительствовать народам своей отвагой, редко кто не хотел бы потом господствовать над этими народами своим влиянием. Для достижения этой цели потребовалось создать сильную и единую корпорацию, обладающую собственными статутами, посвящениями и даже мистериями и повинующуюся единой воле. В таком положении тамплиерам было сложно избежать дерзких сектантов, орудовавших тогда в Сирии: значит, храмовники представляли собой добычу для ухищрений этого сектантского сообщества, ставшую предметом его алчности. Напомним, что в 1118 году[407], а это год основания ордена Храма в Иерусалиме, в Константинополе на костре сгорел глава манихеев-богомилов: преследование секты в центре греческой империи отбросили ее в Каппадокию и Сирию, где, как мы уже видели, она весьма хорошо сохранилась, поскольку мусульмане были благосклонно настроены к манихейским идеям.

Богомилы в целом описаны как изворотливые и коварные[408]. Они внедрялись повсюду даже в одеянии монахов[409]. И разве могли оказаться бесплодными их притязания на военный и монашеский орден, организованный по образцу сектантов Хассана и желающий иметь собственный свод посвящений и мистерий? И разве не у манихейской по происхождению секты[410] наши рыцари обрели эту формулу духа, мудрости и премудрости, которая заставляет прорастать и цвести[411]?..

Необходимо напомнить, что, подвергнув подробному рассмотрению весь восточный эклектизм, эту странную формулу мы обнаружили только в манихействе. Более того, богомилы, которых мы видели, являлись манихеями, скрывавшимися под иным именем и представлявшими Бога Отца в образе старца с длинной бородой[412]. Не естественно ли тогда предположить, что это и был таинственный идол, внушавший столько ужаса отдельным посвященным из рыцарей Храма. Посредством этой головы представлялся и почитался в великой мистерии Высший Бог, признававшийся сектой монотеистов за единого Бога. Это могло происходить независимо от эона-андрогина, олицетворявшего мысль, дух, мудрость и премудрость, важнейшего эона, почитавшегося всеми гностическими сектами под различными именами[413]. И здесь нет никакой сложности.