– Мне надо связаться со своим адвокатом! – фраза, чудовищная по своей эффективности. Я должна бы сказать, что мне больно, что ты меня обидел, а я обидела тебя. О том, как мне горько потерять целый год жизни, что это не пройдет бесследно. В нашем-то с тобой, Лайон, возрасте! При наших-то преувеличенных страхах. Но я зову на помощь человека, который разделит нас с тобой стеной, из-за которой уже не будет слышно ни одного живого слова. Я стану той, которую ты пытался навсегда забыть, наверняка я стану отражением того, отчего ты так долго бежал. Забавно!

– Кому ты звонишь? – слабо окрикнул меня Лайон.

– Мне надо связаться с моим адвокатом, – громко и четко продекламировала я. Как стишок в детском садике.

– С кем?! – подскочил на месте мой муж. Снежный ком покатился на нас с удвоенной силой. Живые люди исчезли. Остался его банковский счет, его права и свободы и мои интересы, мои свободы и мои права.

– С адвокатом, – кивнула я, спокойно глядя ему в глаза.

– Отдай мне телефон, – сверкая глазами, поднялся и пошел на меня он.

– Зачем? – уточнила я. Мне было незачем спешить куда-то или пытаться что-то из его действий предотвратить. Они были мне НА РУКУ.

– Откуда ты откопала адвоката? Откуда вообще у тебя деньги на адвоката! – он вырвал телефон из моих рук.

– Это не твой вопрос. Твой вопрос – что ты будешь говорить, объясняясь с судьей по каждому сказанному в этой комнате слову.

– Что? – застыл, как соляной столп, Лайон. Я молча пила вино. Он сжимал пальцами телефон, но, кажется, до него начало доходить, что не в телефоне счастье.

– То, – кивнула я.

– Это невозможно! – лепетал Лайон.

– Почему же? Дай мне позвонить. Это все равно ничего не изменит для тебя, – я сама удивлялась тому, как спокойна и даже местами весела я была. Все-таки хорошо, что я к Лайону совершенно, ну совершенно равнодушна. – Ну, давай же.

– Нет, – шепнул он. Я подошла и вынула из его пальцев аппарат. Ничего сложного, никакого сопротивления. Теперь ружье у меня, а, кроме того, оно уже выстрелило и вполне попало в цель.

– Алло. Елена? Это Катя Баркова. То есть Виллер. Вы знаете, у нас тут тяжелый конфликт, я не хотела бы больше оставаться в этом доме, – сообщила ей я. Она уточнила, записывался ли наш конфликт. Я сказала, что должен был, но это надо уточнить у специалистов. Весь наш разговор шел на английском языке. Из чистой политкорректности. Лайон понимал каждое сказанное слово, но все равно ничего не понимал.

– Катя, мы поселим вас в гостинице. За нее будет платить ваш муж, ладно? – спросила Елена.

– А он обязан оплатить мне гостиницу? – громко уточнила я, чтобы Лайон понял, о чем речь. Он понял и побледнел.

– Обязан-обязан. Ждите на улице, за вами приедут. Вещи заберете потом, с представителем социальной службы. Заранее составьте список ценностей, с которыми вы приехали.

– Ценностей? Какие у меня ценности? – удивилась я. Единственной ценностью было колье, которое мне подарил Полянский, но оно осталось дома, в Москве. Мне было больно на него смотреть, а когда я уезжала, то была уверена, что никогда не захочу вспоминать даже имени Полянского. Какая я была глупенькая. Впрочем, ценность подарка Полянского не измеряется долларами.

– Ну, не важно, – отмахнулась Елена и повесила трубку. Я посмотрела на Лайона. На него было жалко смотреть. Вдруг я вспомнила, что мой палец украшает обручальное кольцо с бриллиантом. Кольцо матери, которое, как потом выяснилось, не имеет никакого отношения к старой фермерше из Техаса, которая родила Лайона Виллера, и стоило ему полторы тысячи долларов. Я полминуты смотрела на этот атрибут красивой жизни, смотрела даже с сожалением. Ведь именно из-за него я, по большому счету, и приехала сюда. Но полминуты прошли, я без усилия стянула кольцо с пальца, видимо, пальцы тоже сильно похудели.

– Лайон, это твое. Я думаю, будет лучше, если я его тебе верну, – я положила кольцо на его ладонь.

– Ты уходишь? – все еще не веря, спросил он. – И ничего нельзя сделать?

– О, я без сомнения ухожу, – уверила его я. – Можно сделать только хуже.

Чужие лица, от которых я уже довольно сильно отвыкла, сидя в Лайоновой крепости, окружили меня со всех сторон. Недалекое лицо таксиста, который всю дорогу кормил меня россказнями о тайных обществах масонов, поработивших мир. Любезная равнодушная улыбка портье (бабы) в гостинице. Торжественная походка официантов в гостиничном ресторане. Некоторый перегруз, связанный со сменой обстановки, вымотал меня, но, в целом, я чувствовала себя просто прекрасно. Жизнь била ключом, но теперь уже не только по голове, поскольку я вдруг поняла, что без Лайона могу чувствовать себя чудным образом практически где угодно.

– Еще салата? – с видимым раздражением спросил официант, когда я закончила с предыдущим. С потерей семейного статуса ко мне вернулся аппетит.

– Давайте перейдем к десерту, – смилостивилась я с той целью, чтобы довести до России хоть десяток из потерянных семнадцати килограмм.

– Десерт? – изумился официант, но приволок мне огромную чашку с помесью шоколада, взбитых сливок, варенья и фруктов. В Америке все, что связано с едой, имеет какие-то гипертрофированные размеры. Если честно, большое счастье, что Лайон из экономии заставлял меня готовить и питаться дома. Если бы меня допустили до Американских ресторанов, я бы превратилась в бочку с жиром еще до беременности. И она бы мне уже не помогла. Еще не известно, сколько времени займет здесь мой судебный процесс. За это время, за счет Лайона я смогу отожрать немало.

– Катя, вот вы где? Я вас обыскалась. У меня куча новостей, – живой походкой доплясала до меня Елена. Я распахнула глаза и сбросила дремоту, вызванную обилием еды.

– Вы меня пугаете! – пошутила я. Право слово, я даже и не знала, чем меня можно напугать теперь.

– О, все в порядке! Новости прекрасные. Мы прослушали запись! О такой можно было только мечтать, – щебетала Елена. Как мало человеку надо для счастья.

– Я и не сомневалась, – кивнула я. В конце концов, я сама была участником событий.

– Кроме того, я получила материалы из больницы. Это просто удивительно, что они не возбудили дознание по таким вопиющим фактам. Я могу объяснить это только тем, что вы – эмигрантка, причем без статуса. И еще тем, что вы сама не написали заявление.

– Ага. Так бы мне Лайон и позволил, – передернуло меня. Все же, как ни крути, а его мне даже вспоминать не хочется. Я чувствую себя гадюкой по отношению к нему, но даже это – приятное чувство.

– В участке также сохранились данные о нападении. Все просто прекрасно. Я на той же неделе буду возбуждать дело!

– А паспорт? – напомнила ей я. Она кивнула, хлопнула себя по лбу и принялась копаться в своей бездонной папке.

– Вот, держите, – скромно опустила она глазки, отдавая мне заветную корочку. Я захлопала в ладоши как трехлетка на детском утреннике.