Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом мы нашли золото. С того самого момента моя жизнь и пошла наперекосяк. Богатство делает человека могущественнее, но с могуществом приходит и опасность. Я приехал в Италию небедным человеком, но именно благополучие, которое в Ланцио лишь умножилось, обернулось в конечном счете против меня. Сперва я потерял друга. Николо предал меня, рассказав Дону Антонелли о находке, и этим лишил меня карьеров, потому что разъяренный отказом совершить fari vagnari a pizzu[20] мафиози забрал у меня прииск. Что я мог сделать против этого могущественного человека? Я мог лишь обороняться, сохраняя то малое, что у меня осталось. Совершенно случайно я наткнулся в газете на заметку, из которой узнал о международном железнодорожном конгрессе, планируемом в Италии, и мне пришло в голову использовать это событие в своих интересах. Мне во что бы то ни стало нужно было закрепить за собой Клык, и передо мной возникла отличная возможность сделать это. Судьба продолжала приглядывать за мной.
Я отправился в Рим и добыл разрешение на строительство туннеля в скале. Мы начали строительство, и все шло по плану, пока… Пока в один из дней я не увидел внутри туннеля Даниэля Серро, человека, бесследно исчезнувшего в Монпелье в 2017 году. Его лицо знал каждый житель моего родного города, ведь тогда оно было везде: в газетах, на каждой остановке, листовках, расклеенных по всему побережью. Странно, что поначалу я не сумел вспомнить, где встречал этого человека, почему его лицо и рыжие волосы показались такими знакомыми и почему я чувствую необычайное волнение при виде него. И только позже я осознал, почему не узнал его сразу: мое открытие казалось слишком невероятным, чтобы поверить в него. «Как? – спросил я себя. – Как мог человек из будущего оказаться в прошлом?» Но тут же осадил себя: без всяких сомнений, так же как и я. Он, как и я сам, как и Виктория, оказался жертвой таинственной прихоти рока, не поддающейся человеческому пониманию. Я помню его взгляд. Он смотрел на меня с таким странным выражением… Догадался ли он? Сомневаюсь. Да и с чего бы. Для него я лишь господин, владелец рудников, знатный синьор. Как он мог распознать в моих глазах отпечаток общего прошлого?
Встреча с Даниэлем, которого уже звали Стефано, и дальнейшие события подтолкнули меня к важным размышлениям. Когда на следующее утро он не появился на рабочем месте, я со страхом думал о том, что больше не увижу его, не смогу развеять сомнения. И я оказался прав. Даниэль исчез. Но это лишь подтвердило невероятную теорию, которая уже начала вырисовываться у меня в голове. Я вспомнил, что раньше в Клыке уже пропадал человек, и задался вопросом: что, если Клык – не что иное, как временной портал, который открывается в определенный день, возможно, именно 15 августа? Я не смел тешить себя пустыми надеждами, но факт оставался фактом: два человека, один из которых прибыл из моего времени, пропали в скале. Я не мог делать вид, что не замечаю очевидного. И я доверился своей интуиции, принял это допущение, как призрачную надежду, как единственный шанс на спасение. И, поверив в него, стал им одержим. Теперь скала приобрела для меня особую ценность: я был тем человеком, кто наделил ее этой ценностью, и я должен был во что бы то ни стало сохранить ее за собой.
Но мне угрожала опасность. Я узнал, что Николо, заручившись поддержкой Дона Антонелли, планирует прибрать к рукам мою скалу, сделать все, чтобы ограничить к ней доступ, так же как это произошло с фабрикой. Он хотел оставить меня ни с чем. И что тогда? Как находиться там постоянно, чтобы не упустить нужный момент? Как я смог бы выяснить, по какому принципу работает портал, как провести необходимые эксперименты и наблюдения? Я не мог этого допустить. Николо мешал мне. Осознав, что есть крохотная, но все же вероятность, что Клык обладает особой силой, что он может являться моим спасением, я вдруг превратился в ребенка, который, получив долгожданный подарок, боится идти спать, опасаясь, что старший брат присвоит его игрушку. В моем воспаленном мозгу любое посягательство на возможное спасение приобрело устрашающие, во много крат преувеличенные черты, воплощением которых и стал Николо. Мне казалось, он не остановится, пока не лишит меня доступа к скале, пока не уничтожит меня, ведь, предав единожды, он намеревался идти и дальше. А теперь вдобавок за ним стоял Дон Антонелли, желавший преподать мне жестокий урок. Этого я не мог допустить, ведь с потерей Клыка я потерял бы единственную возможность вернуться домой. Я должен был избавиться от человека, угрожавшего моему будущему.
Я не мог мыслить рационально. Я был ослеплен угрозой, исходящей от него. И я задумал пойти на страшный грех, необдуманное, горькое преступление, я искренне считал, что у меня нет иного выбора. Я решил отравить его, подсыпав цианид в вино, которым планировал угостить. Я уже собирался осуществить задуманное, но за несколько минут до этого узнал, что Доната ждет ребенка. В это мгновение я словно очнулся. Для меня это было уже слишком, ведь я не убийца, а всего лишь человек, который попал в беду и искал любую возможность выбраться из нее. Николо не знал, что в момент, когда я услышал те слова, то вспомнил о собственном пока не рожденном ребенке, которого носила Катрин. В день, когда я пропал, жена сказала, что ждет нашего первенца. Я, так же как и Николо, планировал стать отцом, только там, в далеком будущем, которое когда-то было моим настоящим. Так я и оказался перед тяжелым выбором, и все же здравый смысл возобладал. Перед лицом преступления, на которое я собирался пойти, я наконец осознал, что, убив Николо, разрушу еще несколько жизней, жизней людей, которые были всегда добры ко мне. Я ужаснулся собственному безрассудству. Тому, что едва не совершил непоправимое, деяние, за которое никогда не смог бы простить себя. Но судьба, словно вознамерившись идти в своей благосклонности до конца, исполнила и эту опрометчивую прихоть. Мой друг сам выпил отравленное вино, пока я терзался муками совести, стоя на пыльной дороге посреди виноградников.
Принимать удары судьбы легче, когда она решает все за тебя. Оставалось лишь надеяться избежать наказания, ведь, несмотря на потрясение, я не мог отступиться от своей цели, а для этого я должен был оставаться на свободе. Мне повезло, расследованию не дали ход, но мое настоящее наказание было впереди. Теперь всякий раз, когда я видел Донату и их сына Лоренцо, в полной мере познал всю глубину сожаления, когда-либо доступного человеку. Пусть не напрямую, но косвенно я являлся причиной, по которой женщина на долгие годы надела траур, ее сын навек лишился отца, а сама она перенесла выкидыш. Я отнял жизнь у человека, который казался угрозой для меня, но в то же время был опорой и средоточием любви – для других. Чтобы хоть как-то искупить свою вину, я пытался оказать вдове поддержку, но меня отвергли. Доната не могла знать, что ее муж убит, но она обладала чутьем, позволявшим ей догадываться о моей причастности, и она закрылась от меня и ото всех вокруг, похоронив себя в стенах собственной виллы. Все, что мне оставалось делать, – это оставить на ее имя завещание, скрепленное печатью синьора Ди Агосто. Перед поездкой я передал ей все, чем владел, надеясь хоть как-то искупить свою страшную повинность.
Время шло, и я не мог тратить его попусту. Поэтому, как бы ни разрывалось мое сердце от сожалений, я был вынужден продолжить работы по прокладке железнодорожных путей через туннель. Я потерял интерес к этому проекту как к амбициозной цели. Он теперь нужен мне был лишь как прикрытие, как способ вести собственные наблюдения за аномальной зоной. Но я должен был поддерживать иллюзию вовлеченности и статус успешного горожанина, ведь до 15 августа, до дня, когда портал, как я надеялся, откроется вновь, оставалось совсем мало времени.
Но случилось непредвиденное: премьер-министр дал указание провести заезд в тот же день, в который я намеревался находиться внутри Клыка, имея собственный, тайный, план. Словно желая помешать мне, власти отказались даже общаться на эту тему, все было решено. Мне оставалось только смириться и надеяться, что если моя задумка сработает, то портал пропустит лишь меня, оставив в сохранности других пассажиров. Я почти уверен в том, что скала не тронет их. Ведь пропавшие