в живых, его труды по-прежнему оставались доминирующей интеллектуальной силой в стране. Его романы-бестселлеры "Новая Элоиза" и "Эмиль" представляли читателям видение "невинности и добродетели, сохраняющихся и несокрушимых перед лицом ловушек и беззаконий сложившегося общества".

 

В противовес центральному месту разума и науки в мысли эпохи Просвещения Руссо предложил своим читателям видение, основанное на изначальной, врожденной добродетели человека. Изображая современное общество развращенным и порочным, Руссо считал, что единственный способ вернуть невинность - это наделить народ общей волей, поскольку, будучи правильно вызванной, общая воля неизменно обеспечивает всеобщее благо общества. В соответствии с заключенным таким образом общественным договором: "Каждый из нас отдает свое имущество, свою личность, свою жизнь и всю свою силу под верховное руководство общей воли, и мы, как тело, принимаем каждого члена как часть, неотделимую от целого".

Хотя те, кто отдавал предпочтение принципам Просвещения, зачастую мало доверяли Руссо, его концепция всеобщей воли, как представляется, превращала народ в единое целое и тем самым давала "теоретическую замену суверенной воле абсолютного монарха". Для монархистов одной из привлекательных черт концепции всеобщей воли Руссо было то, что, по крайней мере метафорически, она вполне соответствовала представлениям эпохи Древнего царства, согласно которым воля короля воплощала интересы нации без посредничества других институтов.

 

Это слияние общей воли и теории королевской власти можно увидеть в одной из жалоб (cahiers), составленных в рамках процесса формирования Генеральных штатов. Так, в Оль-де-Франс выборщики заявили, что "общая воля нации состоит в том, чтобы дичь [законы, запрещавшие крестьянам защищать свое имущество от кроликов и птиц] была уничтожена, поскольку она отнимает треть средств к существованию граждан, и таково намерение нашего доброго короля, который следит за общим благом своего народа и любит его".

Руссо считал, что люди, отбросив свои частные интересы и желания, с готовностью признают главенство общей воли, в которой каждый из них принимает индивидуальное участие. Их коллективное участие в раскрытии этой общей воли подчинит формальную структуру правительства с его агентствами, управлениями и бюро непосредственному правлению народа. Как сказано в его "Общественном договоре", такая политика позволит узаконить политическую власть и в то же время сохранить естественную свободу. По логистическим соображениям, вытекающим из необходимости постоянной взаимной консультации между людьми, такая политика может быть практичной только в небольшом городе-государстве.

Мысли Руссо влияли на политику революции несколькими способами. Во-первых, круг его читателей был настолько обширен, а эмоциональное воздействие его романов настолько сильно, что грамотная французская публика была основательно погружена в его представления о политике и обществе. Хотя предлагаемые им рамки не всегда были убедительны для тех, кто читал его произведения, они, по крайней мере, служили теоретической опорой для тех, кто выступал против его принципов. Второй способ влияния существовал для тех, кто горячо принимал эти принципы и участвовал в практической политической деятельности. В их случае работы Руссо были одновременно и руководством к действию, и арсеналом максим, которыми они могли вооружить свою риторику в спорах. Для них актуальность идеи Руссо была выражена в первых же словах "Общественного договора": "Человек рождается свободным, а повсюду он в цепях".

 

Некоторые фрагменты "Общественного договора" стали почти священными афоризмами, хотя немногие, кто читал эту книгу, полностью понимали аргументы Руссо. В докладе Национальному конвенту было признано, что останки великого мыслителя должны быть захоронены в Пантеоне:

 

Кажется, что "Общественный договор" был создан для того, чтобы его читали в присутствии всего человечества, собравшегося вместе, чтобы узнать, чем оно было и что потеряло... Но великие максимы, разработанные в Общественном договоре, какими бы очевидными и простыми они ни казались нам сегодня, тогда [при написании] не произвели должного эффекта; люди не понимали их настолько, чтобы извлечь из них пользу или бояться их, они были слишком недоступны для умов, даже для тех, кто был или считался выше вульгарного ума; в некотором смысле именно революция объяснила нам Общественный договор.

 

Для тех, кто не был способен понять тексты Руссо, способ влияния был косвенным и избирательным. Массы часто реагировали с энтузиазмом: например, когда принципы Руссо, казалось бы, одобряли и даже требовали прямого правления народа через уличные демонстрации и другие коллективные действия, хотя требования, которые они выдвигали, часто были связаны с их непосредственными личными потребностями, в частности в пище, и поэтому были теоретически подозрительны. Однако насилие, связанное с этими уличными демонстрациями, все же можно проследить по их легитимации в более широкой полутени мысли Руссо (а также по исторической практике шумного предъявления массовых требований к монархии).

 

Оба лагеря также считали, что занятия политикой в рамках нового режима приведут к появлению нового народа, но на этом их мнения расходились. Те, кто ставил во главу угла разум, считали, что образование просветит народ и тем самым сделает его компетентным для участия в управлении. Для них демократия требовала такого знания общественных отношений, которое позволило бы правильно распознать политические возможности. О том, каковы эти политические возможности, еще можно спорить, но осознанная борьба предполагает дискуссию, в ходе которой новые знания создаются даже при решении политических вопросов. Таким образом, для сторонников принципов Просвещения дискриминация была практически предрешена, поскольку участие в политике требовало осознанного суждения, которое можно было выработать только через образование и досуг. Значительная часть населения просто не была готова к участию в политике, поскольку бедственное положение и недостаток образования не позволяли ей высказать разумное мнение о курсе правительства.

Для сторонников более "натуралистической" интерпретации "Всеобщей воли" Руссо вопросы, связанные с политическим участием, были более сложными. С одной стороны, образование в смысле создания культурной и образованной публики было во многом бессмысленным, поскольку народ по природе своей добродетелен и, если с ним правильно посоветоваться, он спонтанно сориентирует режим на общее благо. Истина о добродетельных общественных отношениях и, следовательно, о правильной форме правления уже была скрыта в "естественном" понимании народа. Задача заключалась не в том, чтобы привить разум, а в том, чтобы правильно сориентировать людей, чтобы они занимались политикой так, чтобы соответствовать этому интуитивному пониманию и тем самым освобождать его. С этой точки зрения, ученое образование снижало способность народа осознавать и действовать в соответствии со своей естественной добродетелью. Кроме того, разложение французского общества при старом режиме привело к тому, что необразованные люди не могли осознать эту добродетель. В результате даже они не были готовы к полноценному участию в политической жизни.

Таким образом, образование стало лекарством от недугов политического тела как для сторонников принципов Просвещения, так и для тех, кто следовал за Руссо.

 

 

Они