– Затрудняюсь сказать, как Уголовный кодекс трактует протыкание мертвого тела холодным оружием, но умелый адвокат разобьет доводы обвинения в пух и прах. А обчистить мертвого не успели благодаря господину Таврину. Получается, состав преступления весьма и весьма расплывчат…

Борисов заложил руки за спину, отступил на шаг и уставился на Астру испытующим взглядом, словно ожидая от нее объяснений.

– Зачем вору добивать и без того беспомощного человека?

– Чтобы тот его не опознал… – рассеянно произнесла Астра. – Кто такой Таврин?

– Мой коллега, начальник службы безопасности покойного. Я ему звонил, уточнял кое-какие детали. Он не поведал мне ничего нового.

– Что вы сами думаете?

– Мне не дает покоя совпадение, о котором я говорю только вам. Дом в Линьковке, где обнаружен труп неизвестной женщины, принадлежал Левашовым. И Феоктистов умер поблизости от могилы тех же Левашовых. Эти два дела пока не объединены… да и вряд ли будут объединены. Кому нужна лишняя головная боль? Разве что дотошный следователь попадется…

– Отпечатки пальцев на стилете были?

– Нет, разумеется.

К вечеру похолодало. Небо покрылось темными тучами. Переулки Остоженки тонули в синих сумерках.

Николай Казаринов давно вынашивал идею создать серию пейзажей этой живописной московской улицы. Бледные декорированные фасады, портики и колонны, смесь классицизма и ампира, величественные фронтоны, узорчатые карнизы, кружева деревьев на фоне апрельского неба, пастельные облака, свежесть и ясность деталей, прозрачность воздуха…

На Остоженке жила Магда, поэтому Казаринова постоянно тянуло сюда, к ее дому, где все было пронизано очарованием этой дивной, недоступной женщины. Недоступной для него, Николая, – тогда как невежественный барчук Глебов, который благородную профессию врача променял на торговлю, имел счастье жить, дышать с нею рядом, любоваться ее красотой, ласкать ее тело. Чем он заслужил такую милость? Деньгами? Так у Магды их достаточно…

Мысли художника разбивались о загадку Магды, как волны о скалистый берег, но она разжигала его, дразнила и манила к себе. Так манит морская пучина, глубокий омут или бездонное ущелье.

То, что произошло на кладбище, не укладывалось у него в голове, казалось дурным сном, наваждением. Стало быть, он сходит с ума, как Ван Гог… Он думал, что, если расскажет об этом кому-нибудь, наваждение рассеется.

Жена выслушала его бессвязную речь, пряча торжество в глазах, потом долго выспрашивала то одно, то другое, будто следователь на допросе.

– Тебе надо пойти в милицию и сделать заявление! – потребовала Алла.

– Ты с ума сошла! – ужаснулся он. – Вдруг мне все привиделось?

– Магда внушила тебе, что ты ненормальный, а сама людей убивает.

– Нет… она не могла…

Вечерние новости положили конец их спору. Николай выключил телевизор, налил себе полстакана водки и выпил.

– Она убила этого Феоктистова! – с удовольствием повторяла Алла. – Она убийца! Ее место – в тюрьме, на нарах. Каково после этаких-то хором оказаться в вонючей камере?

– Я должен ее предупредить… – бормотал художник. – Я должен ее спасти…

– Коленька, милый мой, родной, выбрось ты ее из сердца, – умоляла Алла. – Вырви, перемучайся, перестрадай и забудь! Она же губит, губит тебя!

Казаринов не слушал жену, набирал номер Магды, но та не брала трубку. Что он собирался ей сказать? Он не знал… Ему хотелось просто услышать ее голос. Он наливал, пил, опять набирал заветный номер. Сквозь хмельной дурман до него долетали слова Аллы. Потом она куда-то ушла, оставила его в покое. И он провалился в бред, наполненный причудливыми и кошмарными образами…

На следующий день жена отправилась на работу, а он поехал на Остоженку – ждать, когда из подъезда выйдет Магда, смотреть на ее окна. Время остановилось. Николай не замечал, как пролетали часы. Несколько раз ему на сотовый звонила Алла, и он, прикрывая трубку рукой, говорил, что сидит в мастерской, работает.

– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?

– Болит…

У него после вчерашнего и правда ныл затылок, во рту стояла противная горечь.

Солнце зашло, над крышами рдел медный закат. Верхушки деревьев, облитые золотом, меркли в последних лучах. Зажглись фонари.

Окна Магды оставались темными. Казаринов подумал о ее муже. Где он сейчас? В офисе? В ресторане или на фуршете, развлекается, пьет французский коньяк и закусывает улитками? Фу, гадость… Неужели Магда там с ним, в красивом платье, надушенная, танцует, прижимаясь к его широкой груди? Когда же они успели выйти?

– Я задумался и прозевал…

Две молодые женщины, проходя, повернулись и мельком взглянули на него – похоже, он говорит сам с собой.

Казаринов решил пройтись, размяться. В переулке он зашел в кафе, заказал водки, отбивную с салатом и чай. Ноги сами принесли его сюда. Вон за тем столиком у перегородки он однажды случайно встретил Магду. Было начало ноября. На спинке стула висело ее манто, влажное от дождя. Магда обрадовалась, заулыбалась. Перед ней стояла тарелка пельменей и сметана в соуснике – каждая мелочь врезалась ему в память. «Коля! – сказала Магда. – Иди ко мне! Поболтаем…»

Они сидели, мило беседуя, как влюбленная парочка. Магда была одета во что-то пестрое – красно-серо-зеленое, шелковое, пышное. От нее горько пахло миндалем и пионами.

– У меня муж заболел. Грипп подхватил! Представляешь?

– Алла тоже ходит на работу с насморком…

Он не мог насмотреться на нее. Она приподнимала плечи и смеялась, поправляя волосы. За один этот ее жест он готов был положить голову на плаху.

– Ты еще ходишь в Братцево?

– Нет. Слишком далеко ехать.

– А я недавно была.

Ее рука лежала на столе – белая, с синеватыми жилками. Приникнуть бы губами к ее тонким изящным пальцам!..

– Помнишь тот мостик через овраг?

– Который мы рисовали? Да…

– Знаешь, что со мной приключилось?

У него перехватывало дыхание от ее близости. Магда же ничего не замечала.

– Иногда я ненавижу Глебова, – резко сказала она. – Он делает из меня дурочку! Разве я дура?

– Нет, что ты!

В кафе зажглись желтые лампы. На улице было темно от туч. Снова пустился дождь. По стеклам стучали капли.

– Люблю гулять в ненастную погоду… – мечтательно произнесла Магда. – В Братцеве парк уже потерял всю листву. Она лежит на аллеях, и ступать по ней мягко, как по ковру… Овраг тоже засыпан листьями. Я должна была встретиться с одним человеком, но мы разминулись в тумане…

«Я бы не разминулся, – подумал Николай. – Я бы нашел тебя на ощупь, в полной темноте!»