– Да, детка, ты хорошо придумала привезти ко мне малыша… хорошо придумала… хорошо придумала… Дайка я посмотрю… Вот ведь какой бутуз!

Лили, чтобы получше показать Стефа его прапрабабушке, встала на колени на подушечку у ее ног и приподняла сына: он пугливо отпрянул от полупрозрачного морщинистого лица, призрачно белевшего в красноватом полумраке, но юная мать успокоила мальчика, так что он не расплакался, а только вытаращил глазенки.

– Да, прабабушка, – сказала Лили, – это ваш праправнук.

– Да-да, – ответила grand-maman, все еще протягивая дрожащие руки навстречу ребенку в движении, выражающем нежность, – я твоя прапрабабушка… Да, маленький мальчик, я твоя прапрабабушка…

– А внизу там еще Антуанетта, ее я тоже взяла с собой.

– А-а, твоя новорожденная… она тоже здесь.

– Да, хотите на нее тоже посмотреть?

– Да, на обоих… на обоих вместе, вместе.

Малыш, успокоенный матерью, серьезно и удивленно смотрел на сморщенное лицо, но не плакал; и даже когда тонкий палец прикоснулся к его щечке, Лили сумела унять его и не дала раскричаться. Как раз в этот момент наверх поднялась Ина с Антуанетточкой на руках: это был белый конвертик, из которого виднелось розовое круглое личико с бирюзовыми глазками и влажным ротиком. Боясь, что Стефик все-таки раскричится, Лили отдала его у дверей няньке, и правильно сделала, потому что в коридоре он заорал во всю глотку, переживая в своей маленькой детской душе встречу со Старостью, которую видел впервые. Но белый конвертик с розовым кружочком и двумя бирюзовыми капельками так радостно гулил своим влажным ротиком и был такой трогательный, еще трогательнее, чем Стефик, что grand-maman даже взяла девочку к себе на колени, хотя Лили и продолжала придерживать, оставаясь начеку.

– Очень ты меня порадовала, деточка, – сказала grand-maman, – что привезла мне показать моих праправнуков… Да, Стефик подрос, а Антуанетточка – прелесть, Антуанетточка – прелесть…

После этого они попрощались, и Лили, улыбаясь гордой улыбкой молодой матери, унесла белый конвертик с розовым кружочком вниз, детям пора было домой. А Ина присела рядом с grand-maman.

– Очень вы меня порадовали, – повторила Пожилая Дама. – Какое счастье видеть молодую жизнь… Потому что в последнее время я очень грущу, Ина… Я уже дней десять не видела господина Такму.

– Нет, бабушка, десяти дней еще нет.

– Сколько же он уже болеет?

– Дней шесть… может быть, семь.

– Я думала, уже десять. И доктор Рулофс приходит так редко… Да, кресло у окна стоит пустое уже целую неделю… я думала, десять дней… Погода действительно холодная и ветреная, да ведь?… Я здесь этого не чувствую… Ах, даже если погода исправится… все равно пройдет еще много времени… и нынешней зимой господин Такма ко мне уже не придет…

Ее старческие глаза оставались сухими, но в надтреснутом голосе слышались слезы. Ина не знала, что еще сказать, но уходить пока что не хотела. Она пришла с детишками в надежде что-нибудь услышать от grand-maman… Она все еще ничего не знала, а узнать надо было так много. Надо было выяснить насчет великого Нечто, что произошло шестьдесят лет назад; grand-maman наверняка знала, но Ина не решалась затрагивать эту тему в разговоре с ней, боясь разворошить само Прошлое; если это сделать, то grand-maman станет худо и она может умереть… Нет, Ина надеялась, что ближе к вечеру кто-нибудь придет, с кем можно будет поговорить внизу в гостиной, потому что ей надо было узнать еще очень многое: какое наследство получила Элли, получила ли что-нибудь тетушка Отилия… Все это оставалось для Ины загадкой, она никак не могла это выяснить, но сегодня уж обязательно все узнает. И она спокойно сидела рядом со своей бабушкой, изредка произнося какие-нибудь два-три слова, а та была только рада, потому что не любила одиночества. Но когда таким образом прошло много времени, а других посетителей у grand-maman так и не появилось, Ина встала, попрощалась, спустилась вниз, поболтала еще немножко с Анной, но не ушла, а села в гостиной и сказала:

– Присядь тоже, Анна!

Старая служанка почтительно села на кончик стула, и разговор пошел о господине Такме.

– Мефрау Элли теперь разбогатела, – сказала Ина. – Ты не знаешь, Анна, какое наследство ей оставил господин Такма?

Но Анна не знала и только высказала предположение – подмигнув, – что наверняка что-то перепадет и мефрау Отилии; но в этот миг раздался звонок в дверь, и в гостиную семенящей походкой вошла чрезвычайно взволнованная Стефания де Ладерс.

– Maman по-прежнему ничего не знает? – спросила она шепотом; Анна уже ушла на кухню.

– Нет, – сказала Ина, – grand-maman ничего не знает, но с грустью смотрит на пустой стул господина Такмы.

– У нее никого нет?

– Только компаньонка.

– У меня грандиозные новости, – сказала Стефания.

Инна немедленно навострила уши.

– Какие, тетушка?

– Представь себе, я получила письмо от Терезы…

– От тетушки Терезы из Парижа?

– Да, от Терезы Ван дер Стаф… Она приезжает в Гаагу… Пишет, что во время молитвы на нее снизошло свыше – ох уж эти католические молитвы! – что она должна приехать в Гаагу повидать maman! Они не виделись уже много лет… Тереза уже много-много лет не была в Гааге; с ее стороны неправильно, так не положено… А теперь, видите ли, вздумала приехать, быть может, вздумала заразить maman своим католицизмом… на старости лет!

Это и правда была великая новость, и глаза Ины, обычно исполненные аристократической усталости, сейчас заблестели.

– Ах, значит, приедет тетушка Тереза! Это была очень важная новость.

– Может быть, тетя Тереза что-то знает, – сказала Ина.

– О чем?

– О том, помните… о чем мы в прошлый раз говорили… что papa знает уже шестьдесят лет, а дядя Даан…

Тетушка Стефания замахала руками, словно что-то от себя отгоняя.

– Понятия не имею, знает ли Тереза что-нибудь на сей счет. Но что я точно знаю, Ина, так это что лично я свою душу хочу сохранить в чистоте, что бы там ни произошло много лет назад, кто бы там ни грешил и ни вел себя, как не положено. Уберечься от грехов сегодняшних и так достаточно трудно. Нет, девочка, даже слышать об этом не хочу.

Она закрыла пронзительные птичьи глазки и так замотала дрожащей птичьей головкой, что старушечий чепчик затанцевал на ее жидких седых волосах; затем, чуть не споткнувшись о кошку, она шажок за шажком стала подниматься по лестнице, чтобы зайти к матери.

Ина осталась в гостиной в нерешительности, затем пошла в кухню, где Анна сказала:

– Ах мефрау… вы еще немного побудете у нас?

– Да… может быть, придет мефрау Отилия… Я хотела бы с ней поговорить.