Вполне может быть, подумала Анна, что мефрау Отилия сегодня придет. Но когда раздался звонок, она выглянула в окно и воскликнула:

– Нет, это господин Даан…

Не прошло и минуты, как Даан Деркс засунул свою голову с профилем, как у попугая, в приоткрытую дверь гостиной и, увидев Ину, сказал с волнением:

– У меня плохие новости!

– Плохие новости? – воскликнула Ина и навострила уши. – Какие же, дядюшка?

– Умер доктор Рулофс!

– Не может быть! – сказала Ина.

– Да, – сказал дядя Даан, стоя между напуганными Иной и Анной, с кошкой под ногами. – Доктор Рулофс умер. Апоплексический удар. Мне сообщили первому, потому что мой пансион ближе всего. Он слишком остро переживал смерть господина Такмы.

– Это ужасно, – сказала Ина. – Даже не знаю, как сообщить об этом grand-maman… Для нее это будет потрясение. А она ведь еще не знает даже о смерти господина Такмы.

– Да, трудно… Я послал записку твоему отцу, он должен сюда прийти, тогда мы обсудим, что делать и что говорить; может быть, сюда придут еще и другие…

– Боже мой, боже мой, боже мой! – вздыхала Анна.

Посмотрев на огонек в печке, ставший совсем слабеньким, и подумав, что в этот день в гостиной, наверное, еще долго будут сидеть люди, она потрясла задвижку поддувала, и огонек за слюдяной дверцей быстро разгорелся.

– Ах! – воскликнула Ина. – Grand-maman вряд ли переживет их надолго… Дядюшка, знаете ли вы, что в Гаагу скоро приедет тетушка Тереза? Тетушка Стефания получила от нее письмо… Ах, хоть бы они успели повидаться с grand-maman… Какая ужасная зима! И рара все время такой подавленный… Дядюшка, – спросила Ина (Анна, стоная и причитая, уже ушла на кухню, спотыкаясь о кошку), – дядюшка, скажите, пожалуйста, почему рара такой подавленный… с тех пор как вы приехали в Голландию?

– С тех пор как я приехал в Голландию, детка?

– Да… что-то случилось, отчего вы приехали в Голландию… и отчего рара такой подавленный.

– Не знаю, не знаю, детка…

– Что-то случилось, я знаю… я спрашиваю не из любопытства, а из-за рара… чтобы ему помочь… чтобы его поддержать… если какие-то неприятности… Может быть, в денежных вопросах…

– Нет, детка, деньги здесь ни при чем…

– Что же тогда случилось?

– Да ничего, детка, ничего не случилось.

– Но я же вижу, дядюшка, что что-то не так.

– Девочка, спроси сама у отца.

– Рара не желает об этом говорить.

– Но с какой стати я стану об этом говорить? – воскликнул Даан Деркс, насторожившись после Ининого наступления. – Но с какой стати я стану об этом говорить, Ина? Может быть… какие-то мелкие неприятности… в денежных вопросах… Но честное слово, не переживай, все будет в порядке.

Даан спрятался за напускным недовольством, что Ина чересчур сует нос в их денежные дела, и почесал в затылке. У Ины в глазах появилось устало-аристократическое выражение.

– Дядюшка, чужие денежные дела – le moindre de mes soucis… Я просто хотела выяснить… из любви к отцу…

– Ты хорошая дочь, мы все это знаем… Но вот и он, это он звонит!

И прежде чем Анна успела открыть дверь, Даан уже вышел в переднюю и впустил в дом Харольда Деркса.

– Значит, доктор Рулофс умер? – спросил Харольд, получивший записку от Даана уже после того, как Ина ушла из дома, чтобы вместе с Лили и детишками посетить прапрабабушку.

– Да, – сказал Даан, – умер.

Харольд Деркс опустился на стул с болезненным выражением.

– Рара, вам нехорошо?! – воскликнула Ина.

– Все в порядке, девочка, просто боли стали чуть сильнее, чем обычно… Все в порядке, все в порядке… Значит, доктор Рулофс умер!!!

Перед его глазами стояла та роковая грохочущая ливнем ночь; он видел себя, тринадцатилетнего мальчугана, и группу из трех человек, несущих труп, и голос матери, кричавшей: «О боже… нет, только не в реку…» На следующий день доктор Рулофс произвел осмотр тела и констатировал смерть в результате утопления!

– Значит, доктор Рулофс умер!!! Матушка еще ничего не знает?

– Нет, – сказал Даан. – Харольд, ты должен ей об этом сообщить.

– Я? – испугался Харольд Деркс. – Я? Я не могу… Это убьет мою мать… Я не могу убить свою мать…

И он уставился перед собой…

И увидел Это…

Оно шло мимо, как привидение с волочащимся шлейфом тумана, встававшего пеленой вокруг медленно, медленно идущей фигуры, и листья шуршали, шуршали… а из-за молчаливых деревьев грозили призраки, готовые выйти на дорожку и не пустить Это дальше… Потому что когда мать умрет, Это рухнет в пропасть…

– Я не могу убить свою мать! – повторил Харольд Деркс, его лицо исказилось от мучительной боли, и он с силой сжал руки.

– Но это невозможно скрывать, – тихо сказала Ина Анне, стоявшей тут же, бормоча что-то про себя, в полном расстройстве чувств…

Но опять позвонили, Анна открыла, вошел Антон: это был его день, в этот день, раз в неделю, он всегда навещал мать.

– У maman кто-нибудь есть?

– Тетушка Стефания, – ответила Ина.

– Что случилось? – спросил Антон, видя у нее на лице смятение.

– Умер доктор Рулофс.

– Умер?

Даан Деркс объяснил ему все вкратце.

– Мы обсуждаем, дядюшка, кто должен сообщить об этом grand-maman, – сказала Ина. – Может быть, вы можете?

– Лучше нет, – мрачно ответил Антон Деркс.

Нет, пусть они сделают это сами: он был не из тех, кто вмешивается в неприятные дела, которые к тому же не имеют к нему прямого отношения. Его все это ничуть не волнует! Он приходит раз в неделю навестить maman, выполняя сыновний долг. А остальное его ну совершенно не волнует! Стефания уже достаточно заморочила ему голову, обрабатывая его, чтобы он составил завещание в пользу своей крестницы, малютки Антуанетты, дочки Ван Вейли, хотя он предпочел бы выкинуть деньги в канал. Харольд с Дааном вместе ведут дела в Ост-Индии и потому откровенны друг с другом, а он всегда держался от них в стороне, они были ему как чужие. Ину он терпеть не мог с тех пор, как д’Эрбур действительно выручил его в трудный момент из-за истории с прачкиной дочкой. Но его вся эта лавочка не волнует просто ни капли… Больше всего он любил сидеть дома, курить, читать и грезить, предаваясь умственному онанизму – фантазируя о приятных и возбуждающих сценах из далекого прошлого… Но этого никто не знал. То были его тайные сады, где он блаженствовал в одиночестве, окутанный клубами табачного дыма, услаждаясь тайными ощущениями. С тех пор как он настолько состарился, что умудрился попасть в такую бессмысленную и глупую историю с дочкой прачки, он стал предпочитать сидеть тихонько дома, в клубах дыма, создавая в своем воображении сады земных наслаждений, о которых никому не рассказывал и где его никто не будет искать. Поэтому он предавался порокам только в своих все более и более растленных мыслях – ибо очень состарился, – а сейчас повторил: