– О, вот он! Царский плот! – сказал человек, завернутый в пончо. «Экая странность, – вдруг заметил про себя монах, – индеец, а так хорошо говорит по-испански». Это небольшое открытие приглушило страх, но возбудило любопытство. Так что сердце прячущегося человека продолжало стучать в прежнем ритме.

– Взгляните, дон Писарро, на это произведение искусства, сделанное великими мастерами. О чем оно вам говорит?

Писарро хмыкнул, развернувшись лицом к собеседнику. Тяжелый меч, висевший у него на поясе, звякнул, зацепившись о слитки.

– О том, что вы, туземцы, слишком хитры, чтобы оставить вам в живых вашего короля.

– Не «хитры». Хитрость – это добродетель, редко встречающаяся в наших краях. Мы слишком прямолинейны, чтобы быть хитрыми. В свое время Пачакути не научил нас хитрости. А стоило бы. Тогда я мог бы оказаться на месте Атауальпы.

– И гаррота затянулась бы на твоей шее, – с угрозой в голосе засмеялся конкистадор.

Но гость не испугался и довольно смело ответил:

– Если бы я был Инкой, ни один из вас не покинул бы живым пределы треугольной площади в Кахамарке.

И тут Висенте очень сильно удивился, потому что Писарро вместо того чтобы изрубить наглеца на мелкие и равные кусочки, лишь хлопнул того по спине, причем, скорее дружески, нежели в назидание.

Золотой плот, символ Эльдорадо, был найден в 1969 году в пещере в департаменте Кундинамарка (Колумбия). Он был спрятан в сосуде, украшенном фигурой человека с острыми зубами хищника. После того, как была сделана находка, в очередной раз активизировались поиски исчезнувших сокровищ в Южной Америке. Сейчас плот хранится в Музее Золота в столице Колумбии Боготе

– Ладно, – примирительно сказал дон Франсиско, – что ты хочешь мне показать?

– То, что вы и сами видите, – спокойно проговорил индеец. – Вы сейчас видите то, что должны видеть, но еще не понимаете до конца, что же в ваших руках.

Писарро вертел в руках золотую безделицу. Он чувствовал тяжесть предмета и мысленно переводил ее вес в песо. Ничего он не мог поделать с хищным хватательным инстинктом, с юности заполнявшим все его существо. И еще какое-то смутное чувство слегка раздражало командора. Тоже на уровне инстинкта. Связано оно было с тактильными ощущениями, а значит, с золотом в его ладонях.

– Повертите этот предмет еще, – сказал индеец.

Франсиско послушался. Пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, неловко прошлись по изгибам золотых фигурок. И воин Писарро заметил то, на что не обратил внимания монах Висенте, прятавшийся за золотыми слитками.

– Интересно, а почему это только царь вооружен? Правильнее было бы вооружить охрану, нежели государя.

Писарро несколько раз подряд зацепил заскорузлым пальцем булаву, да так, что она со звуком порвавшейся струны задрожала в руках золотого Инки.

– Правильно, командор, – с удовлетворением заметил индейский гость, – но лишь в том случае, если эти люди плывут воевать и захватывать новые земли.

Командор осклабился:

– Ты намекаешь на меня?

– Нет, я просто говорю, что вижу. Искусство намека это искусство лжи. «Ама льюйя, ама сува, ама кейя». Мы этого никогда не делали.

– Зато теперь научились, – буркнул Писарро, постаравшись придать своему голосу как можно больше недовольства. – Иногда соврать можно, сохраняя молчание. Не произнеся и единого слова.

– Вам виднее, командор, – покорно произнес гость.

– Послушай, я не люблю медлительности. Я как-то не очень понимаю, к чему ты ведешь.

Гость, завернувшись в пончо, продолжал:

– Если изображенные ювелиром люди собирались бы воевать против чужеземцев, они отправились бы с оружием. А Инка командовал бы ими. Но воины безоружны. Значит, это вовсе не воины, а в руках Инки не часка-чуки. Это не боевая булава. Но, вместе с тем, это бесценное сокровище, которое царь не доверяет держать никому. Эта вещь символична. Обладание ею дает право на верховную власть, и, вместе с тем, его противникам булава несет мир и делает их друзьями. Боевая булава на кечуа звучит так: часка-чуки. Но это не часка-чуки. Что может сделать врага другом?

– Золото? Сила? – Писарро лишь ждал, пока закончится речь гостя, а потому не особенно утруждал себя поиском логичных ответов.

– Нет, мой командор, и еще раз нет. Знания. А ключ к этим знаниям у вас в руках. Вот у него в руках! – Индеец указал на золотого царя.

– Инка Пачакути имел великую власть над империей потому, что делился знаниями. И ключ ко всем знаниям, ко всем записям, летописям и цифрам он держал в своих руках. Это не часка-чуки, мой командор! Эта вещь называется апикайкипу. И это есть ключевой символ власти. Если вы ее переплавили в слитки, то вы ее потеряли. Если нет, то найдите ее. Постарайтесь.

Дон Писарро мыслил быстро. Но быстрота его ума носила своеобразный характер. Он всегда считал знания обузой для достижения власти и предпочитал действовать все больше шпагой, чем пером. Тем более, что, как говорили о нем злые языки – о которых вспомнил брат Висенте в своем укрытии за штабелем золота, – писать он не умел вообще. Наверное, потому и спросил Писарро гостя:

– Где может быть эта вещь?

– Возможно, она здесь, – звонко и весело хлопнул ладонью по золотым слиткам индеец. – А возможно, все еще в руках тех, кто умеет с ней обращаться.

– Что получит тот, кто умеет с этой вещью обращаться?

– Многое, – несколько странно ответил человек в теплом пончо. – Каждый получает то, что ищет.

И засмеялся.

Командор внимательно смотрел в глаза гостю. Смех закончился и превратился в добрую улыбку на узкоглазом лице индейца. Он не знал, что в этот момент командор размышлял не над смыслом сказанного, а о том, не проткнуть ли наглеца мечом. Дон Писарро даже определился с местом, куда он вонзит свой меч – в сердце, и молниеносно! Чтобы гость не закричал и не разбудил ленивых охранников, задремавших на свежем воздухе. Но передумал. Возможно, потому, что угадал: гость подготовлен к такому повороту событий, и неизвестно, что у него спрятано под накидкой. Но и гость не желал конфликта. Висенте внимательно вслушивался в его рассказ:

– Великий Инка Пачакути придумал систему тайных знаков, с помощью которой легко записывались знания. Говорят, что именно он же ее и зашифровал. Возможно, для того, чтобы эти знания не попали в руки людям злым и неподготовленным. И это были самые совершенные шифры в мире. Допустим, к деревенскому кипукамайоку в какой-нибудь отдаленной общине приходит гонец и приносит кипу, узелковое послание: «В такой-то день, в такой-то час мне понадобится десять отборных воинов из твоей айлью и понадобится десять мешков маиса от твоей айлью». Кипукамайок передает распоряжение деревенскому старосте. И то, что нужно отправить в Куско, тут же отправляется. Но тот, кто обладает кодом, может сложить узелки в целую историю. «Нам нужны всего десять воинов, потому что война будет затяжной, и мы не хотим заранее обескровить деревни. Нам нужны десять мешков маиса, потому что хранилища мы открывать не готовы. В такой-то день все это нужно, потому что будет великая битва». А час? Это может быть всего лишь обозначение какого-либо из враждебных народов. Например, чиму или чачапояс, в зависимости от номера, присвоенного им канцелярией Великого Инки. Так же может быть зашифровано и место битвы. Но все это возможно прочитать лишь обладателю апикайкипу – золотому жезлу, на котором были написаны секретные знаки, делавшие тайное знание явным.