— Вся наша работа — опасность! Мы каждый день можем погибнуть — какая, к черту, разница, как и когда это произойдет?! Уж лучше так, чем годами вести себя как ты! Это глупо!

— Я знаю, но тогда струсил. Как и всегда. Возможно, я надеялся, что наши эмоции не такие постоянные, как у эквилибрумов. У людей все быстро перекипает, со временем им становится все равно. Я эгоист. Да ты и так это знаешь. Меня пугала мысль, что ты погибнешь и это вконец сломит меня. Я так надеялся, что смогу перегореть к тебе.

— Опыт не удался, верно?

— В какой-то степени я даже рад, что и ты это понимаешь.

— Ты идиот, — зло выдала Ханна.

Дан печально усмехнулся:

— Я осознаю, насколько пустыми и жалкими могут показаться тебе мои слова спустя столько времени, и мне нет оправдания. Но лишь ты можешь мне помочь. Я устал идти в этой темноте совсем один. Мне кажется, еще немного, и я сорвусь вниз, в еще больший мрак. Боюсь представить, что тогда будет. Единственное, что я сейчас твердо понимаю: это произойдет без тебя. Прости меня. Прости за все, что я натворил и сказал. Я не могу найти сил простить себя, но, может, у тебя они найдутся?

Судя по звукам, Дан поднялся с места, на что я незамедлительно среагировал. И так услышал много того, чего не должен был. Выдохнув, я постучал и заглянул внутрь.

В комнате Ханны было не просто много растений — они буквально были везде, отлично себя чувствуя под солнечными лампами. Некоторые даже не с Земли. Особо толстый и постоянно шевелящий листьями вьюнок опутал всю стену, с потолка свисали неведомые мне белые соцветия, а на балконе красовалось множество больших вазонов с цветами самых разных и невообразимых красок. Пахло густым травянистым ароматом. Сама Ханна стояла возле комода. Она глянула на меня и резко отвернулась.

— Макс? — сипло спросила она, быстро утирая рукой глаза. — Что тебе нужно?

Дан смерил меня мрачным взором. И все-таки я зашел не вовремя. Пришлось говорить быстро, с серьезным видом, лишь бы не растягивать неловкий момент вторжения:

— Я по поводу Ламии. Дан, ты же перевел какой-то кусок из документов, который она не видела? Что там было?

— Ты хочешь узнать об этом сейчас? — спросил он, явно не веря, что у меня наглости хватило прерывать их разговор ради этого.

— Да, сейчас! — заявил я, взмахнув руками для эффекта. — Ее убил Грей. Он как-то пробрался сюда, чтобы добыть оружие. Ламия его засекла. Потому она погибла, понимаешь? И он же забрал документы, потому что знает: мы его ищем. Все сходится!

Ханна медленно повернулась и посмотрела на меня.

— Грей? Но как он проник в Соларум? И про какие документы вы говорите?

— Я тебе расскажу после, — выдохнул Дан. Негодование покидало его, сменяясь тревогой. — Теперь про перевод, похоже, можно рассказать всем. Черт… Это правда серьезно.

Протектор достал энергласс.

— Это совсем небольшой отрывок. — Он провел пальцами по стеклу и стал зачитывать: — «Одна из особенностей Индивидуума состоит в том, что он цепляется за жизнь изо всех сил. Я подарила ему эту способность. Теперь сомневаюсь, что хоть что-то в обозримой Вселенной сможет его убить. К счастью, сам он пока о своих силах не догадывается.

Помимо этого, Индивидуум продолжает крепнуть, хотя в его смиренных глазах я различаю страх».

По спине пробежали мурашки.

— Звучит плохо, — выдавил я.

— Очень, — уклончиво ответил он.

— Но это все равно нам ничего не дает! Мне еще нужно выяснить, что значит «трэтмар сервас». Ламия особо выделила это на доске…

— «Смиренные глаза». Мы как раз спорили из-за перевода этой части. У слова «глаза» были альтернативные варианты, потому что в той вариации по невероятной причине это еще могло значить «слова». А «трэтмар» — это вообще «покой», «повиновение»…

— Странно. Отрывок вообще ни о чем. Зачем Ламия так это расписы…

Я завис, схватившись за мысль. Причем настолько, что Дан и Ханна неуверенно переглянулись.

— Макс? — осторожно окликнула меня Ханна.

— Ты говорил, что она как я. Дан, у нее был блокнот! Она все важное в нем записывала! И перевод тоже! Ламия, как и я, всегда пыталась сохранить каждую мысль!

Дан оживился.

— Тогда он нам нужен! Там могло что-то остаться!

— Именно!

Я не успел даже этого слова договорить, а протектор уже сунул Ханне свой энергласс и сломя голову выбежал в коридор.

Ханна смиренно вздохнула:

— И вот так всегда с ним. Надеюсь, вы совсем скоро разберетесь и расскажете нам, что нашли.

Прежде чем отдать энергласс Дана мне, она тяжело на него посмотрела.

— И все же проследи за Даном, хорошо? Он… не умеет вовремя останавливаться.

Мне стало немного совестно перед ней. Но Ханна расправила плечи и передала устройство, касаясь моих пальцев. Я увидел центр ее души — увитое плющом старое потертое пианино с облупившейся черной краской, — прежде чем соскользнул в одно из воспоминаний. Иногда люди так сильно были увлечены какой-то мыслью, что моментально утаскивали меня за собой в просторы разума, и их воспоминания, как кляксы чернил, расширялись перед глазами.

Холодный дождь моросил о зонт, и редкие фонари освещали каждую каплю. Ханна медленно шла по брусчатой дороге, залитой лужами, кутаясь в пальто и мысленно проклиная все на свете. Вместе с тем она беспокоилась, что опоздала и как бы чего не случилось. Протекторшу сопровождал высокий и тощий человек, одетый в плащ. Когда они завернули в узкий проулок — который молодая девушка в темное время суток обошла бы за километр, не имея при себе оружия или хотя бы верного спутника, — адъют указал Ханне на приземистое здание в два этажа. Из открытой входной двери лился свет.

— Он там. Вы уверены, что хотите идти одна? — учтиво осведомился он. — Мне совсем не составит труда…

— Нет, — быстро перебила его Ханна. — Не стоит. Я все-таки люмен-протектор. Пару пьяниц как-нибудь переживу, раз уж могу и сплитов. Спасибо, что отследили его и сообщили в Соларум.

Мужчина кивнул и удалился, оставив Ханну под дождем.

Месяц. Он пропал чертов месяц назад и только сейчас попал в поле зрения местного дозорного пункта.

Внутри было душно и шумно. Первое, что она увидела, — компанию солдат в углу за большим столом. Те смеялись и просили принести им еще пива. Некоторые обнимали за талию вызывающе одетых женщин. Ханна непроизвольно поморщилась при виде повязок на руках военных. Ей в принципе было тошно и даже мерзко находиться не только в этом месте, но и в самом городе.