— Так тебя это беспокоит? — удивилась Ханна.

— Меня многое беспокоит. Мыслей слишком много. Хочу их заглушить, но не выходит. Хочу… хочу, чтобы все мы что-то значили для этого мира.

Дан казался не просто скорбным, а убитым, сгорбившимся под тяжестью собственной жизни.

— Я так устал от всего. Выворачивает уже. Каждый день просыпаюсь по утрам в страхе за других, в страхе за себя. Пытаюсь вспомнить тех, кто ушел, чтобы их существование все еще было полно смысла. Я не хочу, чтобы кто-либо умер, и не хочу умирать сам. Каждый раз пытаюсь что-то сделать! Всегда! А получается только хуже. Когда Лайла спасла Сару, но не себя, мы с Маркусом еле уберегли Грея, чтоб он не наложил на себя руки. Но если бы я знал… Скажи мне, что я делаю не так? И что вообще должен делать? Уже ничего не понимаю.

— Ты не мог знать, что Грей так отреагирует, — твердо заговорила Ханна. — Ты не виноват в том, что он убил Мар- куса.

— Да, не виноват. Но кто-то все равно умирает, как бы я ни старался. Мой лучший друг погиб. Я понимал, что однажды это произойдет, но все равно к такому нельзя быть готовым. Это больно. И я боюсь, что если и ты умрешь, то будет еще больнее.

— Идем. Пожалуйста. Нам пора домой.

Дан пошатнулся, Ханна позволила ему облокотиться на себя.

— Домой, — ядовито повторил он, пока она вела его к выходу. — Это не дом. Тюрьма, где мы дожидаемся гибели. Черт подери. Ненавижу!

Они вышли на улицу, прямо под дождь. Я медленно брел следом, смущенный и пораженный увиденным. Мне не стоило сюда лезть, вообще не стоило. Но и вырваться не выходило — Ханна слишком углубилась в воспоминание.

И тут Дан остановился. Его расплывающийся маревом взгляд вдруг прояснился и собрался, мрачно сосредоточился на Ханне, придавливая ее к земле гранитной плитой.

Какое-то время звучал только дождь.

— Почему оно всегда так, Ханна? Почему именно я? Какого черта я должен терпеть подобное, вновь и вновь, боясь за всех, помогая другим? Ты всегда говоришь, что это следует отпустить, идти вперед… Херня! В чем гребаный смысл, если все равно возвращаешься в исходную точку? Пытаюсь защитить одних, а страдают другие. «Ты должен быть сильнее!» «Ты должен взять себя в руки!» Но знаешь что? Я абсолютно ни хрена никому не должен! И никогда не был!

Последние слова он сплюнул, они были полны желчи и презрения, адресованных исключительно ей. Ханна во все глаза смотрела на Дана, чувствуя жжение в горле. Она вслушивалась, как капли отбивали дробь по земле и крыше, ярко сверкая в тусклом свете ламп. Ей казалось: еще немного — и что-то в ней снова надломится. Ханна не могла вынести ненависти от Дана. Только не от него. Это больнее всего.

Протектор увидел, как исказилось ее лицо, оттого мгновенно остыл.

— О, звезды. — Он быстро приблизился и обнял Ханну. После недель блужданий пахло от Дана не лучшим образом. — Прости, я не хотел. Я просто…

Он осторожно провел пальцами по ее шраму — кривому и уродливому. Напоминание о порванной щеке. Остальные шрамы, что Ханна получила в тот день, были намного страшнее и скрывались под одеждой.

— Это моя вина, — скорбно произнес Дан. — Я не должен был идти туда.

— Но это я решила идти следом. Это был мой выбор. А затем, когда все случилось, ты сделал свой. И вот тогда была действительно твоя вина.

Ханна дрожала от холода и обиды и не заметила, как Дан наклонился к ее лицу. Всего секунда — и она тут же отстранила его.

— Нет. Так нельзя. Во-первых, от тебя несет. Во-вторых…

— Я ошибся.

— Не сейчас. Просто не сейчас, понимаешь? Я… не знаю. Ты хочешь попробовать сначала? Но ведь ты всё и разрушил.

— Я знаю, прости меня…

— Ты сейчас не соображаешь. Ты пьян.

— Это ничего не меняет.

— Послушай! — Ханна положила руки на его плечи, встряхнув, и с мольбой посмотрела в бирюзовые глаза. — Пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть, прийти в себя. И уже после принять это решение. Понимаешь? Лишь тогда я смогу в него поверить. Один раз ты уже совершил выбор от избытка чувств, и новое поспешное решение я простить тебе не смогу.

Дан медленно переваривал все ею сказанное.

— Ты подождешь?

— Я всегда буду тебя ждать. Это звездная природа. Нам от нее не деться.

Подумав еще немного, Дан наконец утомленно кивнул.

— Хорошо. Мне нужно поспать. А затем я по-настоящему извинюсь перед тобой, и тогда мы начнем все заново.

Они вернулись в Соларум, и казалось, теперь все будет по-новому. Ханне хотелось на это надеяться. На следующий день она искала Дана, чтобы поговорить с ним. Ей думалось, что он снова сбежал, но потом Волк обнаружился в окружении протекторов. Он весело с ними общался, словно позабыв о вчерашнем горе, сиял непринужденностью, а затем заметил Ханну, стоящую вдалеке. И вновь остались лишь они вдвоем. Напряжение натянулось стальным канатом. Они смотрели друг на друга, прекрасно всё осознавая.

И тогда Ханна пошла прочь, а Дан обернулся к протекторам. Оба вернулись к своим жизням, существуя в тени друг друга.

Внезапно новый звук накрыл Соларум, да так резко, что я содрогнулся и, слава звездам и всему Всепроникающему Свету, наконец вырвался из дискомфортного воспоминания.

Соларум пронизывали колокола. Они звучали, только когда происходило что-то невыразимо плохое.

Сигнал не остался без внимания: перед лестницей атриума уже начали сходиться протекторы. Не успел я спросить хоть что-нибудь у них, как нашу небольшую толпу стремительно прорезал Коул.

— Собираемся. Все. Живо.

— Из-за темного посла? — удивился Стеф. — Он же… вряд ли прилетел нас бомбить. Сириус сказал, что с ним все должно быть мирно.

— Нет, — резко отрезал Коул. — Это не из-за него. Произошла аннигиляция. Опоздала на несколько дней. Похоже, сроки не фиксированные, как мы думали раньше.

Я только сейчас заметил, что руки Змееносца подрагивали, как от напряжения. Плюс болезненный вид. В последние месяцы я его почти не видел, но знал: Коул по уши увяз в работе Смотрителя. Сначала пришлось подменить травмировавшегося Павла — Тельца, а теперь погибшую Ламию — Близнецов. Коул слишком часто принимал обязанности Смотрителя. И, кажется, эта ноша давала о себе знать чересчур явно. Ничего хорошего не предвещало и ухудшившееся на прошлой неделе состояние Ады — Коул уже ясно дал понять, что в такое ответственное и страшное время будет управлять Соларумом и вместо Рака.

Змееносец тряхнул головой.

— Это Монсис. Сигнал пришел оттуда. Срочно собирайтесь.