договора, и мы понимали, что в условиях ликвидации Варшавского договора нужно переходить от групповых к национальным ограничениям. Однако мы опасались, что в результате такого перехода расширяющийся НАТО будет иметь возможность увеличивать обычные вооружения по сравнению с «потолком», зафиксированным в договоре.

Вскоре стало ясно, что наши конкретные замечания не принимаются. Особенную несговорчивость проявила при этом Дэвис.

Вечером 1 мая я пригласил группу переговорщиков и с американской, и с нашей стороны к себе домой на ужин. Были предложения моих коллег отужинать либо в мидовском особняке, либо в ресторане, но мне хотелось напоследок (М. Олбрайт и ее окружение намерены были улететь рано утром на следующий день) пообщаться с американскими партнерами в домашней обстановке. Моя супруга приготовила все с помощью подруги, а подавала на стол сама — никаких поваров и официантов.

До приезда гостей наша улица была полностью очищена от припаркованных автомобилей — таково было указание охраны. Проверили и быстро подремонтировали лифт (кстати, через несколько дней комендант нашего дома спросил мою жену, не могли бы мы за счет города заменить лифт на новый — издержки можно было бы списать за счет приема столь почетных гостей, — но коменданта ждало разочарование). Олбрайт и другие приехали с многочисленной группой телохранителей. Я попросил моего бессменного в течение многих лет начальника охраны полковника Г. А. Хабарова заняться его коллегами, и они, по-моему, неплохо пообщались в моем кабинете.

Ужин удался на славу. Строуб Тэлботт восхищался пельменями, под которые неплохо шла водка. Много шутили. Мадлен Олбрайт, которая понимает по-русски, прислушивалась к телепередаче. Как раз шел репортаж, посвященный российско-американской встрече. Репортер стоял у ворот мидовского особняка на Спиридоновке и резко критиковал мидовцев за то, что его, «как обычно», не впустили на переговоры, — «вот вам и гласность!». Но он все-таки сумел «из надежных источников» узнать суть происшедшего: приехала «железная леди» и продиктовала российской стороне условия, сказав, что «резервов для уступок больше нет». Что оставалось российскому министру? Он не мог противостоять такой жестко-напористой Мадлен Олбрайт, разглагольствовал репортер, которая не только хорошо представляет, но и прекрасно умеет отстаивать свои позиции.

Я спросил Мадлен:

— Скажите честно, в США вам поют такие же дифирамбы?

— Никогда, — ответила Мадлен, улыбаясь.

Между блюдами сделали небольшой перерыв. Олбрайт, Тэлботт, Воронцов и я отошли в сторону. Произошел абсолютно откровенный разговор.

— Вы понимаете, — сказал я, — не могу, просто не могу пойти в Думу, — а мы обязаны будем это сделать, — и заявить там, что приняли предложение, согласно которому отступаем от Договора по ограничению обычных вооруженных сил в Европе и соглашаемся на то, что уровень вооружений НАТО может возрастать по мере расширения альянса. Это тот случай, когда вы подрываете все возможности взаимодействия или вообще нормальных отношений России с НАТО. Тот случай, когда неизбежно Европа, да и не только Европа, прочеркнется разделительной линией.

— Что нужно сделать, чтобы избежать этого? — спросила госсекретарь.

— Нужна формула, ограничивающая рост военного потенциала НАТО при неизбежном переходе на «национальные потолки». Ничего большего я не придумаю.

Олбрайт подозвала Дэвис:

— Давайте еще раз подумаем о такой формуле. — А затем, обратившись к нам с Воронцовым, сказала: — Я откладываю свой отъезд из Москвы. Мы могли бы еще раз встретиться завтра утром?

2 мая при продолжении переговоров теперь уже в здании МИДа на Смоленской площади госсекретарь дала согласие на фиксацию в документе необходимости учитывать все уровни, установленные первоначальным Договором об ОВСЕ.

Выход из лабиринта

Я встретился с Соланой 13 мая в Москве и по его настроению, и по первым словам, что он прибыл не просто искать, но найти развязки, понял: политическое решение идти в Париж с готовым документом в НАТО принято. Проблем для расчистки оставалось, однако, немало.

Работа шла до глубокой ночи. С обеих сторон в выверку формулировок самым активным образом включались военные. Причем параллельно формулировки согласовывались с заседавшим в то же время в Брюсселе Советом НАТО на уровне послов, которые, в свою очередь, постоянно находились на связи со своими столицами. Натовцы звонили из Москвы в Брюссель, используя мобильные телефоны прямо из особняка МИДа на Спиридоновке. В другом углу особняка наши военные также по телефонам согласовывали формулировки по чувствительнейшим вопросам непосредственно с нашим Генеральным штабом. Какая уж тут секретность!

Итак, переговорный марафон, который позволил нам свести до минимума отрицательные последствия расширения НАТО для интересов безопасности России, а западным государствам избежать опасного обострения отношений с Москвой, закончился. Как только счастливые переговорщики вышли на ступеньки перед зданием, на лужайку буквально хлынули журналисты с телекамерами, фотоаппаратами, диктофонами. Началась импровизированная пресс-конференция. Потом все участники переговоров сфотографировались на этих ступеньках у входа в мидовский особняк.

Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Российской Федерацией и Организацией Североатлантического договора был подписан 27 мая в Парадном зале Елисейского дворца. Перед рядами, заполненными министрами, другими официальными представителями многих стран, членами дипкорпуса, журналистами, полукругом с «разрезом» посередине был установлен президиум. Места в нем заняли главы 16 государств — членов НАТО. Посредине, «в разрезе» между двумя частями полукруга, сидели Ельцин, Ширак и Солана.

Открыл торжественную церемонию президент Франции, как и было положено «хозяину» страны, где происходило событие. Затем он предоставил слово для десятиминутного (в два раза больше, чем всем остальным) выступления Ельцину. Приподнятое настроение у всех присутствовавших на церемонии подписания, а затем на официальном приеме от имени Жака Ширака подчеркивало чрезвычайную важность — не хочу говорить «исторический характер», уж слишком часто мы употребляем эти слова и по делу, и не по делу — происшедшего события.

В Париже проходили и двусторонние встречи Ельцина с главами других государств. Помимо поздравлений, многие уговаривали президента России приехать в Мадрид, где на саммите НАТО предстояло объявить о начале переговоров по расширению альянса.

— Если ты будешь там, — говорил ему Ширак, — на задний план отойдет проблема расширения, а на первый выйдет открытие заседания Совместного постоянного совета Россия — НАТО (СПС). Российский президент будет главной фигурой, как и в Париже.

В связи с настойчивым призывом Ельцину ехать в Мадрид уже со стороны Клинтона — в двусторонней встрече участвовали и министры иностранных дел — я не выдержал и включился в разговор:

— Мне представляется, что президенту нет необходимости это делать. Несомненно, привлекательная идея открыть заседание СПС не перетягивает на чаше весов другую, негативную, особенно для общественного мнения России — присутствовать в Мадриде в то время, когда НАТО объявит о своем расширении.

— Видишь, Билл, — сказал Ельцин, — не все так просто.

Во время приема сидевший за столом рядом с Ельциным Гельмут Коль склонился в его сторону и сказал тихо:

— Борис, я понимаю твое решение не ехать в Мадрид, ты абсолютно прав.

Начало лета 1997 года