– Заботах? – удивилась она. – Ты же господин. Ты повелитель!– Глаза ее смеялись. – Вели, и все твои дела за тебя будут поделаны!

– Хвала Аллаху, что в моем гареме прежде не было русскихневольниц, – отвечал Сеид-Гирей, поднимаясь и надевая на свое поджароезолотисто-смуглое тело просторный атласный халат, затканный алым турецкимузором. – Не то я утонул бы в праздности, как в сладком генуэзском вине. Чтоже, все русские женщины таковы?

Лиза пожала плечами:

– Бог весть… Но если им по сердцу их мужчина, то они,конечно же, не хотят с ним расставаться ни на миг!

Он так и застыл, просунув руку только в один рукав.

– Что говоришь ты, о женщина? И с кем ты говоришь так? Тызабыла, что ты невольница, а я султан?..

Сеид-Гирей запахнул халат и присел рядом с Лизою.

– Знаешь, – отважно призналась она, поглаживая алый шелк, –я раньше, бывало, думала, какой же он такой, султан? Думала, злой и старый. Сдлинной бородой!

– Я тоже скоро буду с бородой, – кивнул он. – Через десятьлет. По нашему обычаю, бороду можно отпустить только после сорока, но уж тогдасбривать нельзя!

– Значит, тебе тридцать лет?

– Да. А тебе? – Он играл ее пальцами, и их разговорнапоминал болтовню двух только что познакомившихся детей.

– Двадцать, я думаю.

– А как твое имя?

– Лиза. Елизавета.

– О! Это имя русской султанши! Но мне оно не по нраву.Теперь тебя зовут Рюкийе, запомни.

Лиза неприметно вздохнула. Рюкийе так Рюкийе. Чай, непривыкать зваться чужим именем.

Сеид-Гирей рассеянно крутил кольца, которыми вчера заботливоунизала ее пальцы Гюлизар-ханым. Старый серебряный перстенек совсем затерялсясреди них, однако Сеид-Гирей все же приметил его.

– Какое жалкое кольцо! – произнес он пренебрежительно. –Сбрось его. Я дам тебе другое, достойное даже султанши московов!

Лиза отдернула руку.

– Нет. Это память.

– Память? – Взгляд его сделался недобрым. – Память о твоеммуже?

– Нет. Это память об отце.

– Кто же твой отец?

– Русский князь.

Сеид-Гирей развел руками:

– Князь и столь убогое кольцо? И это все, что твой отец могподарить дочери?

Лиза покачала головой:

– Это все, что у меня могло остаться. Ты, кажется, забыл,что меня привели сюда на привязи, как скотину, продали на базаре, как вещь… Аеще прежде моим хозяином был такой скупой ногаец, что он остриг бы меня ипродал бы мои волосы, если бы нашел кому! Да будь у меня хоть сто колец, от нихне осталось бы и следа.

– Вот как? – Сеид-Гирей снова больно стиснул ее руку. – Онбыл скуп? И… стар?

Лиза дернула плечом. А черт его знает!

– Ну? – Сеид-Гирей наклонился ниже. – Он был старик? Или ещемужчина? Он брал тебя?

Она содрогнулась. Да тот ногаец пальцем ее не тронул! Ислава богу, ибо он был ей отвратителен до смерти.

– Да! – солгала она, вызывающе вскидывая голову. – Брал! Ион, и еще другие! Кто хотел и кто мог покрепче связать меня, чтоб несопротивлялась!

– Связать? – повторил Сеид-Гирей странно изменившимсяголосом.

– Да! – почти выкрикнула Лиза. – Связать, или если их быломного, то держать меня, или если у них были плети, то избивать меня!

– Избивать? – Его глаза вспыхнули. – И потом ты больше непротивилась?

– А что? – искривила она губы. – Что мне оставалось?

Он прыгнул на ложе, сильным толчком опрокинул Лизу навзничьи словно бы распял ее, придавив ее разбросанные руки и ноги своими ладонями иколенями. Глаза его потемнели от ярости. И тут же в них зажегся золотой огонек.

Теперь она знала, как оплести его прочными тенетами, а самойразорвать свои оковы, но эта догадка была исполнена черною тоскою, ибо вновьмужчина, который обладал ее телом, сделался невыносим ее душе!

Как только Сеид-Гирей ушел, перед Лизою появиласьГюлизар-ханым в своих развевающихся черных шелках, а с нею еще добрый десятокмолоденьких татарочек и армянок.

После омовения в огромном чане с темной, горячей водой,слегка пахнущей чабрецом, повторилась вчерашняя сцена одевания. Но теперь ейпринесли не просто ворох какой попало одежды, а приволокли преизрядныйдеревянный сундучище с тяжелой крышкой; чтобы поднять ее, даже Гюлизар-ханымпришлось поднатужиться.

Чуть откинулась крышка, из сундука хлынула теплая, душная,благоуханная волна, посыпались сухие блекло-синие цветочки. Лиза узналалаванду, которой любила пересыпать вещи и белье Неонила Федоровна, исподвольприучив Лисоньку с Лизонькой к тонким ароматам. И странная смесь тоски иожесточения охватила ее, как всегда, при воспоминании про Елагин дом.

Впрочем, увидав платье, Лиза забыла обо всем на свете.Такого платья она не то что не нашивала, никогда в жизни не видывала!

Было оно сшито по немецкой моде, давно принятой в столичныхроссийских городах, но едва-едва добредшей до нижегородской провинции. Самоюроскошною одеждою Лизе прежде мнился простенький черный роброн, которым ониобменялись с Лисонькою и который едва не сделался саваном для венчанной женыАлексея Измайлова. Нынешнее же платье… Дух занимался, глядючи на мягкий переливясно-голубого шелка, то игравшего глубокою синевою в пышных складках, тожемчужно сиявшего на гладком лифе и узких, лишь до локтя доходивших рукавах,отороченных жемчужно-серыми кружевами.

– Господин наш султан, – неодобрительно поведя бровями,изрекла Гюлизар-ханым, – приказал, чтобы ты отныне носила только лишь одеждыФеренгистана[54]. Много добра у него в сундуках, и каждый день ты будешьнадевать новое платье, чтобы ярче блистала твоя красота, ибо каждомудрагоценному камню нужна своя оправа, не похожая на другие!