– Нет, я просто слышала, что ее так называла Чечек.

– Чечек – несчастное и глупое животное! – беззлобноотмахнулся Эбанай. – Ее продал в рабство муж или любовник, бог весть. Онабежала с ним из родного дома, но очень скоро тот отдал ее какому-то полунищемуногайцу за смехотворную плату. Но она красива, да, а была еще краше. Онапрельстила султана тем, что почти год беспрерывно оплакивала свою судьбу. Ты,наверное, уже заметила, что наш господин счастлив лишь тогда, когда рядом с нимкто-нибудь несчастлив?

Лиза кивнула, и Эбанай продолжал:

– Да, а потом Чечек родила ребенка, мальчика. Это второй сынСеид-Гирея. Первый у него остался в Румилии, его зовут Алим-Гирей – в честьдеда. А этого, рожденного Чечек, мы пока называем просто Мелек, что значитангел. Он еще совсем крошечный и в самом деле чудесное дитя. После егопоявления на свет Чечек сама словно бы переродилась! Какие демоны ее обуяли, незнаю, но, глядя на нее, начинаешь понимать, почему магометане уверены, что всестрашные болезни имеют вид злобной женщины, нападающей на тех, кого онаненавидит.

Лиза неожиданно для себя засмеялась. Этот странный человекнравился ей все больше и больше. Не будь он братом Гюлизар-ханым, с ним можнобыло бы подружиться!.. И тут же он, словно прочитав ее мысли, произнес:

– Не бойся Гоар. Она боится меня куда больше, чем султана, ине выйдет из моей воли, не причинит тебе зла.

– Имя мое, – начал рассказ Эбанай, – ты уже знаешь: Баграм.Мы с Гоар близнецы. Отцу было предсказано, что его дети станут последнимихранителями храма Суры-Хач, иначе говоря – храма Святого Креста, что стоитнеподалеку от Эски-Кырыма, в лесу. Построили его монахи-францисканцы еще в 1320году, однако с тех пор не меньше чем двадцать пять раз грабили егоневежественные татаре, даже убили четырех его епископов, тщась отыскатьсвященные монастырские реликвии: кусок Честнаго Креста Господня, а кроме того,останки святого Георгия и великого армянского просветителя Иакова. Тайназахоронений сих реликвий передается в армянских семействах Эски-Кырыма от отцак сыну.

Так вот, отец наш долго не желал верить, что из двух егодолгожданных детей одна – девочка, а потом и в сем усмотрел произволение Божиеи велел воспитывать Гоар так же, как и меня, ни в чем не делая различий.

Зная о высокой участи своей, мы росли одни, не общаясь сосверстниками, черпая во взаимной дружбе утешение в наших нехитрых горестях.Мать наша умерла рано, мы ее не помнили. Когда нам исполнилось по пятнадцатьлет, отец наш был убит грабителями во время очередного набега на развалинымонастыря, а нас заточили в татарскую тюрьму. Это случилось около двадцати пятилет тому назад, когда Эски-Кырымом владел Алим-Гирей, отец нашего султана Сеидаи его брата Керима, крымского хана.

Заточение наше не было мучительным.

Алим-Гирей не учел одного – всевластного зова природы… Яполюбил Гоар со всем пылом первой юношеской страсти. Тому способствовали нашеуединение, неподвижная жизнь и неодолимая сила молодой крови. Неспособныепротивиться ей, мы забыли обо всем и однажды ночью ввергли себя в пучинупреступной любви.

– Преступной любви! – повторила Лиза едва слышно.

– Это был рок, Кисмет! Ведь мы родились вместе, вырослирядом, были воспитаны так, чтобы делиться хлебом, водой, воздухом, которымдышим… Так же мы разделили эту неистовую страсть. И, о Боже, как прекрасна былаГоар!..

Он опустил голову, скрывая навернувшиеся слезы.

– К несчастью, последствия не замедлили сказаться. Проведав,что один из пленных монастырских служек оказался женщиной, к тому же беременнойженщиной, Алим-Гирей поклялся пред главою армянской общины, что отомститпрелюбодеям и глумцам. Нам же была преподнесена совсем другая история. По егословам выходило, что как раз наши братья по вере алчут нашей погибели, Гирейякобы стремился сохранить наши жизни. Требовал он от нас сущей безделицы:перейти в общину Магомета![69] А сулил все блага земные и небесные, уверяя, чтосохранит тайну нашего родства и мы с Гоар, приняв мусульманство, сможем открытожить вместе как муж и жена, сможем признать зачатого в грехе ребенка, которогоносила Гоар… О да, велико было искушение! – простонал Баграм, прижимая к лицуладони. – Я по сию пору помню, как рвалось мое сердце на части! Но мы с Гоар,обливаясь слезами, стояли на своем: мы согрешили против крови, но не предали ине предадим веры своей. Ни бесконечные уговоры, ни бесчеловечные пытки, вовремя которых у Гоар случился выкидыш, не смогли нас переубедить. Гирей осталсяозадачен и разъярен. Он не мог убить нас, ибо поклялся перед старшиною всехармян не делать этого. Но и оставить нас живыми было рискованно, ибо весть оего жестокости долетела бы до самого Порога Благоденствия. И он решил оставитьнас живыми, но в то же время уничтожить.

Пристальный взор Баграма сделался тяжелым, словно груз всехэтих лет вдруг лег на плечи армянина.

– Видела ли ты мою сестру без покрывала, Рюкийе-ханым?

– Нет, – покачала головою Лиза. – Никогда. Здесь ведь многиетак ходят.

– Многие, – кивнул Эбанай. – Особенно те, кто изуродован также зверски, как моя Гоар. Ведь Бурунсуз по-татарски значит «безносая»…

Лиза зажала рот рукою. И ей почудилось, что она догадалась одальнейших словах Баграма еще прежде, чем они были произнесены.

– Она не пожелала носить паранджу, повинуясь закону шариата,и ее вынудили навеки скрыть лицо от людей. Я не пожелал подвергатьсясюннету[70], и меня вынудили навеки отказаться от радостей плоти. Ее лишиликрасоты, что ввергла меня в искушение, а меня лишили того, что довело нас догреха. Нет, до счастья, до безумства, до любви! В семнадцать лет я пересталбыть мужчиной и сделался евнухом. Теперь ты понимаешь, почему меня так охотноназывают Эбанай, что означает «повивальная бабка»?

Лиза смахнула со щек незаметно пролившиеся слезы.

– Гирей все рассчитал верно, – продолжал Баграм. – Вернутьсяк своим соотечественникам мы теперь не смели: изуродованы, опозорены…

Гоар переименовали в Гюлизар – злая насмешка назвать ееподобной розе! – и приставили нянькою к маленькому Сеид-Гирею, на которого онаобратила всю любовь, еще тлевшую в ее измученном сердце. Она была подле него вРумилии, в Бакче-Сарае, в Буджаке и Аккермане, а потом вместе с ним воротиласьв Эски-Кырым. Спустя почти двадцать лет после нашей разлуки!