— Костя? — Мила засуетилась, запоздало пытаясь прикрыть портрет бумагами.

— Извини, но я честно стучал, — улыбнулся Хлебников. — Ты уделишь мне несколько минут?

— Да, конечно…

— Разрешишь посмотреть поближе? — спросил он, и Мила поняла, о чем идет речь. — Я присяду?

— Разумеется. Пожалуйста.

Мила протянула Константину рисунок. Он устроился в кресле напротив и долго смотрел на работу неизвестного ему художника, сложив губы дудочкой, покусывая их. Потом положил портрет на стол и вопросительно посмотрел на Милу.

— Интересно, весьма интересно.

— И мне кажется, это не лишено таланта. Незаурядный человек, сильный, перспективный.

— Согласен. Уж не герой ли это твоей будущей программы? — Хлебников увидел, как на миг лицо Милы застыло, а в следующий — расплылось в благодарной улыбке.

— Ты не представляешь, как вовремя ты это сказал! — воскликнула она. — Как же мне раньше это в голову не пришло?!

— А что, это не входило в твои планы?

— Честно говоря, ты поставил точку в том, что тревожит меня который день.

— Как звать-величать этот талант? — Хлебников достал пачку сигарет, но тут же спохватился. Все знали, что после операции Смыслова решила покончить с этой привычкой. — У тебя теперь можно курить?

— Да, конечно, — Мила пододвинула к нему пепельницу, взяв ее с подоконника. Она равнодушно взирала на пачку «Мальборо», появившуюся в руках Хлебникова. Мила действительно бросила курить, но больше не из-за рекомендаций врачей, а затем, чтобы не чувствовать дискомфорт в гостях у Кати. Смыслова оставалась верна себе — она расставалась с привычкой лишь по собственному желанию и ни в коем случае не из-за того, что считала курение вредным для собственного здоровья.

— Так как зовут этот талант? — глубоко затянувшись, снова спросил Хлебников.

— Богдан Зотов.

— Звучит отлично.

— Я ему сказала то же самое, — усмехнулась Мила. — Знаешь, у него настоящий талант. Только этот молодой человек несколько лет назад сошел с однажды выбранного им пути. Он пережил критический период, чтобы снова вернуться туда, куда звало его сердце, природный дар. Он не попал в плохую компанию, не принимал наркотиков, не ударился в пьянство. Ничего такого. Он тосковал и ждал…

— Интересно, интересно.

— Это самородок, который однажды попал в неприятную ситуацию и чуть было не сломал себе жизнь…

— Я уже понял, но что это значит?

— Ну, вот если бы тебя лишили любимой работы, как бы ты себя чувствовал? — спросила Мила и, увидев, как глубокая морщина залегла у Хлебникова между бровей, поспешила добавить: — Я спрашиваю гипотетически.

— Я бы сдох на второй день, — прямо ответил Константин.

— И ему казалось, что без рисования он не живет, так, внешняя оболочка почему-то продолжает существовать. Короче говоря, он уходит из худпрома, ставит крест на учебе, которая приносит ему удовлетворение, отказывается от своих честолюбивых планов. При этом он поступает в технический вуз, хорошо учится и очень трогательно говорит о маме, которая души в нем не чает. Самое поразительное, в чем он не сразу признался… Только когда он нарисовал это, — Мила кивнула в сторону портрета, а потом решила, что слишком грубо, между прочим обошлась с ним и осторожно взяла в руки, — только тогда он признался, что несколько лет не держал карандаша в руках. Он не мог заставить себя вернуться к делу, которое составляет его суть, смысл его жизни. Что-то оказалось потерянным. Он пытался уйти в мир формул, теорем, определенности, давно доказанных правил.

— Да, характерец. И что же помогло ему воскресить желание рисовать?

— Не что, а кто, — хитро улыбнулась Мила и даже села ровнее, чтобы более значимо, весомо произнести завершающую фразу.

— Хорошо, кто? — спросил Хлебников, не выдерживая паузы.

— Это была я, — тихо, но очень гордо произнесла Мила.

— Ого! — Хлебников удивленно посмотрел на Смыслову. А не влюблены ли мы в это юное дарование?

Константин сперва сказал, а потом пожалел об этом, решив, что характер их отношений не позволяет вести разговор на такие щекотливые, сугубо личные темы. Ему стало неловко, и Хлебников поспешил исправиться:

— Восхищение перед истинным талантом — чувство сильное. Разумеется, я не имею права так досконально докапываться до… Короче, извини, я немного переборщил. А ты молодец. И честно говоря, я не удивлен, что именно ты помогла парню снова найти себя. Ему повезло, очень повезло.

Мила так растерялась, что не сразу нашлась, что ответить. Она почувствовала, что краснеет и, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. Она точно знала, что в ее сознании Богдан ни разу не ассоциировался с объектом страсти. Она действительно восхищалась им, как сильной личностью, как человеком, который в столь юном возрасте не растерял себя, сумел сохранить собственное достоинство, пусть даже очень дорогой ценой, ценой отказа от любимого дела. Господи, она даже представить не могла, что же творилось в его душе, когда он день за днем вникал в математические формулы, писал конспекты, смысл которых был так далек от его внутреннего мира. Нужно было иметь по-настоящему сильный характер, чтобы не сломаться, чтобы не возненавидеть мир, а терпеливо ждать подсказки свыше. Как же Мила была счастлива, что она стала для Богдана точкой отсчета новой жизни. Жизни, в которой он теперь был абсолютно счастлив. Ведь именно так он сказал ей, прощаясь, благодарно целуя ей руки, не сводя восхищенных глаз с ее лица. Этот мальчик даже не предполагал, насколько помог ей самой. Он дал ей возможность прочувствовать необыкновенную эйфорию от сознания участия в добром, совершенно бескорыстном деле.

Какой кошмар, ведь она еще попыталась предложить ему деньги! Портрет ей необычайно понравился, и только искренне желая вознаградить Зотова за доставленное ей удовольствие, она решилась на это. Богдан попросил разрешения проводить ее, и Мила с готовностью приняла его общество. Всю дорогу до метро они шли молча. Мила чувствовала, что ее спутник не хочет расставаться, но в то же время их больше ничто не связывало. Дальнейшее общение не предполагало общих тем, интересов. Случайная встреча, мимолетный порыв, невысказанная благодарность с ее стороны. И тогда она решилась заплатить ему за работу. Лицо Богдана на мгновение перестало выражать безоговорочное восхищение, и в глазах засквозила грусть, безнадежность, такая, которая обычно возникает у человека непонятого, обиженного.

— Это я остался должен. Спрячь деньги, пожалуйста, — тихо произнес он и, совладав с собой, улыбнулся. В его серых глазах заблестели слезы. — Я буду помнить тебя всю жизнь. Всегда, когда буду брать в руки карандаши, кисти…

Гул подходящего поезда заглушил конец фразы, но Миле не нужны были слова. Она все понимала без них. Улыбаясь, она нежно поцеловала Богдана в щеку.

— Ты так говоришь, будто больше никогда не придешь в этот парк.