На производстве происходило множество несчастных случаев, при этом мало внимания уделялось безопасности рабочих и выплате компенсаций. Один житель Манчестера, чей сын погиб в результате такого несчастного случая, заявил: "У меня было семь мальчиков, но если бы у меня было 77, я бы никогда не отправил одного из них на хлопчатобумажную фабрику". Дело было не только в тяжелой работе "с шести утра до восьми вечера", но и в условиях труда, дисциплине и опасностях фабрики.

Поскольку рабочие не были организованы и не имели политической власти, работодателям сходило с рук платить низкую зарплату. Усиление заводской дисциплины, удлинение рабочего дня и ужесточение условий труда следует рассматривать в том же свете. Когда работодатели сильны, а трудящиеся нет, прирост производительности не делится с работниками, а прибыль выше. Таким образом, меньшая оплата за больший объем работы в эту эпоху была следствием дисбаланса власти между капиталом и трудом.

Усилиям работодателей по поддержанию низкой заработной платы и извлечению как можно большего объема работы также способствовало жесткое отношение государственной политики к бедным людям, включая сирот, в викторианской Британии. Например, на ранних фабриках Аркрайта многие работники были детьми из местного работного дома, помещенными туда, потому что их семьи не могли их содержать. По закону эти дети считались "подмастерьями", им не разрешалось покидать свои рабочие места под страхом наказания, и в любом случае они не могли уйти, если хотели есть. Следовательно, они вряд ли могли требовать повышения зарплаты или улучшения условий труда.

Крупномасштабные строительные проекты в Древнем Египте и Риме имели в своей основе квалифицированных ремесленников, обучавшихся в течение многих лет. В отличие от них, на британских фабриках нанимали людей без специальных профессий, включая, конечно, женщин и детей, многие из которых не приобретали новых навыков. Открывать люк под землей или толкать головой тележку с углем не способствовало обучению. Если дети умирали или получали травму в результате несчастного случая на производстве, их можно было легко заменить.

К 1800 году британская хлопчатобумажная промышленность была крупнейшей в мире, и на ней делались огромные состояния. Аркрайт стал одним из богатейших людей Англии, прославившись тем, что одолжил пять тысяч фунтов герцогине Девонширской, чтобы покрыть ее игорные долги. Индустриальный средний класс быстро рос, но на борту вагона производительности было не так много людей.

Худшее было еще впереди.

Участь луддитов

27 февраля 1812 года, когда промышленная революция в прямом и переносном смысле набирала обороты, лорд Байрон поднялся, чтобы выступить в Палате лордов. Байрон был молодым человеком, уже известным своей романтической поэзией, и говорил он так же красноречиво, как и писал. Но его тема в тот день была жестоко реальной: Закон о разбивании рам, который предлагал ввести смертную казнь для людей, разбивающих недавно изобретенные текстильные станки, специально для ткачества ткани.

Превращение хлопка-сырца в одежду - дело старое, но на протяжении двух тысяч лет записанной истории методы производства совершенствовались лишь незначительно. Затем пришла волна британских изобретений, которые, начиная с 1730-х годов, механизировали прядение, чтобы его можно было делать дешевле на больших фабриках, где работали в основном неквалифицированные рабочие.

В результате реальная цена хлопковой пряжи упала примерно до одной пятнадцатой от прежнего уровня, что поначалу стало отличной новостью для искусных ремесленников, занимающихся ткачеством. В ответ на это хлопчатобумажное ткачество расширилось, хотя это благодеяние для квалифицированных ткачей было недолгим. Последующие волны изобретений механизировали ткачество, перенесли его на фабрики и сократили потребность в квалифицированных ремесленниках и там.

В 1811-1812 годах прошла волна ломания станков группами текстильщиков, называвших себя луддитами, в честь Неда Лудда, апокрифического персонажа, который якобы сломал вязальные рамы в 1779 году. Луддиты четко заявляли, что они не грабители и не воры. В письме луддитов из Ноттингемшира говорилось, что "грабеж не является нашей целью, в настоящее время мы нацелены на общие жизненные нужды". Неважно, что в ответ правительство предложило смертную казнь, хотя ранее максимальным наказанием была принудительная депортация в Австралию.

Байрон говорил со страстью, предвосхищая два столетия последующих дебатов о технологиях и рабочих местах:

Отвергнутые рабочие, в слепоте своего невежества, вместо того, чтобы радоваться этим улучшениям в искусстве, столь полезным для человечества, считали себя принесенными в жертву усовершенствованиям в механизме. В глупости своих сердец они вообразили, что содержание и благосостояние трудолюбивых бедняков были более важными целями, чем обогащение нескольких человек за счет усовершенствования орудий труда, которое лишало рабочих работы и делало рабочего недостойным своего найма.

Байрон недолго занимался политикой и не имел большого влияния, пока был активен. Это было печально - он умел владеть словом:

Я прошел через очаг войны на полуострове; я был в некоторых из самых угнетенных провинций Турции; но никогда, при самом деспотичном из неверных правительств, я не видел такой убогой нищеты, как после моего возвращения, в самом сердце христианской страны.

Индустриализация уничтожала хорошие рабочие места, средства к существованию и жизни. Последующие десятилетия доказали, что Байрон нисколько не преувеличивал. На самом деле, он видел лишь часть того вреда, который будет нанесен.

Гораций Грили, выдающийся американский редактор газеты, пришел к аналогичному выводу после посещения Великой выставки 1851 года в Лондоне. Он пришел к выводу, что причиной столь сильного недовольства середины века были машины - автоматизация, заменяющая рабочих:

Изобретения постоянно, быстро, неумолимо продвигаются вперед со всех сторон. Человек-жнец тридцатилетней давности сегодня находит машину, срезающую зерно в двадцать раз быстрее, чем он когда-либо мог; он получает три дня работы в качестве официанта там, где раньше он три недели непрерывно собирал урожай: работа делается так же хорошо, как и раньше, и намного дешевле, но его доля в продукте печально уменьшается. Строгальный станок прекрасно справляется с работой двухсот человек и платит умеренную зарплату трем или четырем; швейная машина умеренной стоимости легко и дешево выполняет работу сорока швей; но все швеи в мире, вероятно, не владеют первой машиной.

Машины могут использоваться либо для замены работников посредством автоматизации, либо для повышения предельной производительности труда. Примерами последнего являются водяные и ветряные мельницы, которые взяли на себя некоторые задачи, ранее выполнявшиеся вручную, но также увеличили потребность в рабочей силе для переработки и обработки соответственно дешевеющего зерна и шерсти, в том числе за счет создания новых задач.

Чистая автоматизация отличается тем, что она не увеличивает вклад работников в выпуск продукции и, следовательно, не создает потребности в дополнительных работниках. По этой причине автоматизация, как правило, имеет более серьезные последствия для распределения доходов, создавая крупных