а также то, что сегодня мы бы назвали правами человека в более широком смысле. Их требования нашли свое воплощение в так называемых дебатах в Путни в октябре-ноябре 1647 года, когда они столкнулись с лидерами армии. Полковник Томас Рейнсборо, один из самых ярых левеллеров, выразился следующим образом:

Ибо я действительно думаю, что самый бедный человек в Англии должен прожить такую же жизнь, как и самый великий человек; и поэтому, сэр, я действительно думаю, что ясно, что каждый человек, который должен жить под правительством, должен сначала по своему собственному согласию поставить себя под это правительство; и я действительно думаю, что самый бедный человек в Англии вовсе не связан в строгом смысле с тем правительством, которое он не имел права голоса, чтобы поставить себя под него.

 

Концепция Рейнсборо основывалась на всеобщем избирательном праве:

Я не нахожу в Законе Божьем ничего такого, чтобы лорд выбирал двадцать бюргеров, а джентльмен только двух, или бедняк не выбирал ни одного. Я не нахожу ничего подобного ни в законе природы, ни в законе народов. Но я нахожу, что все англичане должны подчиняться английским законам; и я искренне верю, что нет человека, который не скажет, что основа всех законов лежит в народе; и если она лежит в народе, я должен добиваться этого освобождения". (Курсив в оригинале)

Лидеры армии, включая Оливера Кромвеля и тогдашнего главнокомандующего лорда Фэрфакса, выступили против. Для них политическая власть должна была оставаться в руках людей, владеющих землей и имуществом. После нескольких раундов энергичных дебатов левеллеры проиграли, и их идеи исчезли со сцены.

Гражданская война закончилась победой парламентариев, после чего наступило содружество, которое просуществовало до 1660 года. Но, оглядываясь назад, мы должны рассматривать следующие три десятилетия как продолжение борьбы за установление пределов королевской власти и за то, каким социальным группам будет позволено заполнить вакуум.

Кульминацией всего этого стала Славная революция 1688 года, но слово "революция" не должно нас обманывать: она не была похожа на Французскую революцию 1789 года. Не было ни перераспределения собственности, ни утверждения всеобщих прав, за которые выступали левеллеры, ни кардинальных изменений в управлении страной. Самое главное, что люди, пришедшие к власти, считали, что сохранение собственности и прав владельцев собственности должно быть главным организующим принципом политической жизни.

Эти социальные течения не только крайне важны для понимания того, как быстро начало меняться английское, а затем и британское общество, но и объясняют некоторые его отличительные черты.

Таким образом, мы пришли к некоторым ответам на вопросы, поставленные нами ранее. Решающее значение для британской промышленной революции имела предприимчивость и инновационность группы новых людей из относительно скромного окружения. Эти люди обладали практическими навыками и стремлением к технологическому изобретательству.

В принципе, инновации могли бы внедрять феодалы или местные сильные мира сего, но это случается редко. Лорды могут приказать своим крестьянам внедрять инновации, но это так же маловероятно. Аббаты могли бы возглавить процесс, используя ресурсы своих монастырей; такое иногда случалось в средневековые времена, но не часто. Таким образом, подъем новой группы людей имел решающее значение для промышленных инноваций. Самое главное, эти люди должны были быть изобретательными и стремиться подняться вверх, став богатыми, а общество должно было позволить им это сделать. Именно упадок феодального общества в Британии позволил им мечтать и мечтать по-крупному.

Феодализм пришел в упадок и в других частях Европы, хотя его порядки не были оспорены в такой степени, как в Британии. Во Франции, Германии и Швеции были крестьянские восстания и новые философские идеи. Однако они не изменили основу власти так, как это сделали Английская гражданская война и Славная революция, а масштабы экономических и социальных изменений никогда не достигали тех же пропорций, что и в британском обществе.

Это объяснение также позволяет правильно взглянуть на Китай. Даже если в Китае были научные прорывы и некоторые другие предпосылки для индустриализации, у него не было правильной институциональной структуры, чтобы поощрять новых, инновационных людей бросать вызов устоявшимся способам организации производства и существующей иерархии. Китай не был исключительным в этом отношении; он был таким же, как и большинство других стран мира. Несколько научных идей, разработанных на задворках организованного общества, не рассматривались как угроза его порядку. Более того, эти инновации могли иметь военное значение, как в случае с порохом, или помочь вычислить, когда именно должны выпадать религиозные праздники, как в случае с астрономией. Но они, конечно, не стали бы основой для промышленной революции.

Несмотря на то, что в Великобритании произошла социальная революция, она не была такой, которая действительно бросила вызов существующей социальной иерархии. Это была революция внутри системы, и ее амбиции характеризовались фиксацией на собственности, в том смысле, что людей, которые разбогатели, следует воспринимать всерьез.

Если вы хотели продвинуться в социальном плане, вам нужно было приобрести богатство. И наоборот, если вы могли приобрести богатство, то не было предела тому, как высоко вы могли подняться. А в быстро меняющейся британской экономике XVIII века богатство было связано не только с владением землей. Можно было зарабатывать деньги торговлей или строительством фабрик, и социальный статус следовал за этим. В этой относительно изменчивой среде для многих амбициозных людей скромного происхождения было естественным стремиться к успеху в рамках модифицированной версии существующего порядка, а не пытаться свергнуть все общественное устройство.

Дневник Томаса Тернера подытоживает современные ему стремления среднего класса в середине восемнадцатого века: "О, какое удовольствие доставляет бизнес! Насколько предпочтительнее активная деятельная жизнь (когда занят каким-нибудь честным делом), чем вялый и праздный образ жизни, и счастливы те, кому посчастливилось оказаться там, где коммерция встречает поддержку, и у человека есть возможность энергично заниматься торговлей".

Это была не только торговля и производство; разработка новых технологий была естественным местом для мечтаний и амбиций людей из среднего класса в эпоху открытий. Старые истины и устоявшиеся пути рушились. Как и предвидел Фрэнсис Бэкон, люди все больше думали о власти над природой.

 

Новое не значит инклюзивное

Британская промышленность возникла благодаря революции видения. Ее подпитывали и осуществляли тысячи мужчин (и некоторые женщины) скромного происхождения, с ограниченным образованием и небольшим унаследованным богатством. Очень важно, что эти люди были бунтарями в рамках социального порядка.

Новые люди, пришедшие на смену вековой иерархии, звучат как материал, который может породить инклюзивное видение, и если это так, то мы должны ожидать, что это видение приведет нас к общему процветанию. К сожалению, в краткосрочной перспективе этого точно не произошло.

В Великобритании XVIII и начала XIX веков