– А не желаете вместо того оборудовать гранатомётами?

– И то и другое, Павел Степанович…

Мысленно посетитель отметил, что адмирал Нахимов превратился в себя прежнего: глаза наполнились живостью, жесты стали привычно быстрыми, даже усы слегка приподнялись.

– Вот, с вашего позволения, план…

Госпожа Моана была главой аналитической группы Академии. Несмотря на высокий ранг академика, эта дама – кстати, жена Сарата, – специализировавшаяся на магии жизни и разума, конечно же могла иметь учеников. Впрочем, те большей частью были ученицами: почему-то эта ветвь магии оказывалась более доступной женскому полу.

Во всей Маэре считалось недостойным читать чужие письма. Разумеется, письмо Моане от ученицы исключения не составило. Сарат, через которого это письмо и отправилось к адресату, только глянул на конверт и тут же отослал порученца в сторону Гильдии гонцов (её отделение появилось и в Заокеании). Письмо не было срочным, и потому его доставили кораблём.

Сказать по правде, послание не содержало в себе ничего не то что крамольного, просто интересного для человека со стороны. Кто счёл бы достойным внимания подробности лечения местных от многочисленных травм и контузий? Никто, исключая, конечно, госпожу наставницу, но даже у неё если и мог проявиться интерес, то чисто педагогического свойства.

Профессия шпиона предполагает наблюдательность и внимание к мелочам. Однако лишь самый-самый проницательный и зоркоглазый из них мог бы уголком сознания отметить сообщение, составлявшее едва ли два процента текста письма: «Проведённое по вашей просьбе исследование на человеке из местного населения доказало, что он может перенести действие заклинания без всякого вреда для своего здоровья. Результативность заклинания доказана. За это исследование была уплачена в местной монете сумма, эквивалентная сорока двум сребреникам пяти медякам». Да и то этот самый профессиональный вынюхиватель чужих тайн мог бы разве что слегка удивиться тому, что маг жизни занимается делами не вполне по специальности. И вероятнее всего, аналитик приписал бы старательность Мариэлы благотворному воздействию приказов наставницы.

Только Моана и Сарат могли сделать правильный вывод из этого кусочка сообщения. Речь шла об исследовании негаторского эффекта; была доказана принципиальная возможность транспортировки негатора сквозь портал. Только эти двое представляли себе перспективы использования негатора для семейных дел магов. И только сам Сарат полностью понимал возможности, открывающиеся для теоретической магии.

Капитан второго ранга Семаков занимался тем, что в далеком будущем назовут перетасовкой персонала. Он прикидывал, кого из комендоров можно перевести на «Морского дракона» без заметного ухудшения защиты укреплений.

Максимушкина трогать было нельзя, без вопросов. Поскольку лейтенант Беккер всё ещё находился на излечении, не существовало кандидатуры на замену этому наводчику. Зато у него можно было забрать Смирнова: с хорошим запасом гранат Максимушкин мог позволить себе не самого лучшего комендора. Поручик Боголепов также был первейшим кандидатом на ограбление: комендор Патрушев по опыту вполне мог сравниться с Максимушкиным, а замену среди людей Боголепова было бы нетрудно подыскать. А вот трогать Тароватова и Плёсова определённо нельзя: на Камчатском люнете гранат и без того впритык, тут промахи – непозволительная роскошь.

И начались кадровые перестановки. Рулевому Шальнову назначили бухгалтерскую (правда, он этого слова не знал) работу: считать боеприпасы, поскольку в подносчики он не годился по недостатку физической силы. Капитан Риммер пошёл наблюдателем, в его обязанности не входило ничего иного.

Одновременно драконья разведка вылетела на выявление вражеских транспортов. Таковые нашлись, числом два, оба оказались парусниками, шли поодиночке. Судя по курсу, направлялись они прямиком в Балаклавскую бухту.

– Совсем страх потеряли, пока мы доставкой боеприпасов занимались, – откомментировал старший помощник «Морского дракона».

– Ничего, обретут. Мы поможем, – ответил командир.

Выход «Морского дракона» в море состоялся в светлое время суток. Это событие заметили. Но даже если среди зевак и были граждане, подрабатывавшие соглядатайской работой, то успеть сообщить об угрозе на морских путях они могли разве что в Балаклаву.

Первый из парусников был перехвачен уже после заката. Луна была закрыта тучами, поэтому Семаков так и не узнал ни названия, ни порта приписки, ни даже национальной принадлежности противника. Пожар только-только начал разгораться, когда очередная (пятая) граната взорвалась в непосредственной близости от палубы. Не выдержали ни бортовая обшивка, ни набор. Шлюпки разнесло по досточкам, а то, что от них осталось, сгорело.

Второй транспорт искали почти всю ночь. Небо начало светлеть, когда сигнальщик выкрикнул:

– Корабль на весте!

Про себя начарт заметил, что позиция для атаки не самая удачная: «Морской дракон» отчётливо прорисовывался на фоне неба, в то время как неприятель был виден намного хуже. Подумалось также, что сигнальщики на паруснике, должно быть, уже подняли тревогу. Капитан Риммер выразительно глянул сначала на запад, потом на восток; в результате лейтенант Мешков уверился, что иномирский моряк подумал то же самое.

Но бой пошёл по непредвиденному сценарию.

До противника оставалось не менее двух с половиной миль, когда парусник начал ложиться в дрейф. А когда дистанция сократилась до мили, Мягонький доложил:

– Так что, ваше благородие, подняли флажный сигнал «Просим дать время на спуск шлюпок».

Удивились все, кто смог разобрать сигнал. Мешков быстро разъяснил Риммеру его смысл.

Матрос Шальнов выразил мнение большинства экипажа словами:

– Не иначе, напугали мы их.

В рубке эти слова была услышаны. Командир промолчал, хотя внутренне был согласен с выводом. Зато старший помощник вслух возразил:

– Думаю, может быть и другая причина. Груз.

Семаков сузил глаза:

– А ведь возможная штука, Михаил Григорьевич… Поднять сигнал: «Даю полчаса на спуск шлюпок и на оставление судна. По истечении срока судно будет уничтожено».

Вереница флажков поползла по фалу. Одновременно Семаков подал на себя часть рычажков. «Морской дракон» сразу стал замедляться.

– Владимир Николаевич, ближе полумили подходить нельзя. Если в трюме порох… Вполне они могли оставить там зажжённый фитиль.

– Верно, но мы и останемся на этой дистанции. А то и дальше.

– Будь с нами Тихон, уж точно он попытался бы уговорить нас на абордаж.

– А я воспретил бы. Не тот случай, Михаил Григорьевич.

– Что будем делать с экипажем?

– Ничего. Море спокойное, до турецкого берега пятьдесят миль, до вечера доберутся. На борт мы их принять не можем.