Перо занялось своим прямым делом: на бумагу покатился текст.

Никто не сомневался, что уход «Морского дракона» из севастопольского порта заметят. Капитан второго ранга Семаков был в этом абсолютно уверен. И оказался прав.

Именно с этим фактом руководство экспедиционного корпуса связало потерю сразу двух транспортов. Это был серьёзный удар. Русские моряки не знали, что порох перевозился на двух транспортах. Один из них был уничтожен пожаром, и это все видели, а второй не успел толком загореться, поскольку развалился раньше. В результате союзники лишились пятисот тонн пороха, и это без учёта того запаса, что был уже выгружен в Евпатории, но сожжён русским рейдером.

Из этого руководство союзников сделало практические выводы: во-первых, артиллерийский обстрел свели до уровня «чтоб не забывали о наших пушках», во-вторых, сапёры англичан и французов усиленно копали траншеи. По ним к русским позициям должны были пробраться те, кого английские офицеры прозвали «охотниками на бекасов»[14]. Для метких стрелков заранее подобрали лучшие штуцеры.

Нехватку боеприпасов у войск коалиции отметили на русских укреплениях. Артиллерийские обстрелы с той стороны стали редки, чтобы не сказать сильнее. Некоторое время защитники Севастополя строили догадки, но довольно скоро пластуны доставили пленных, со слов которых стало ясно: пороху серьёзно не хватает. Кто-то из русских артиллерийских офицеров, будучи не вполне трезв (дело было в питейном заведении), даже предложил: пусть-де англичане с французами поделятся ядрами, в обмен на что им будет предоставлен порох. Шутка была сочтена не самой удачной.

Наблюдатели с российской стороны, разумеется, заметили копку траншей. Но эту меру объяснили тем, что готовится очередной штурм силами пехоты. На укрепления поступали артиллерийские боеприпасы – все, какие удалось наскрести. Гранатомёты тоже не остались без внимания: каждую ночь к их позициям доставляли гранаты и пули. Все картечницы получили дополнительные магазины. Длинных прямоугольных запасли по шести штук на скорострелку; блинчатых – по пяти, а стволы, рассчитанные на винтовочные магазины, заменили.

Не то что офицерам, даже нижним чинам было совершенно понятно: что-то готовится.

Через пять дней начались неприятности.

Первым был убит майор Вязьмитинов на Камчатском люнете. Стреляли с дистанции не менее пятисот шагов. Штуцерная пуля попала в грудь, майор не прожил и двух минут. Стрелок исчез бесследно, и никто ему в этом не помешал. Возможно, он просто затаился: через два часа с той же позиции снова стреляли, но цель (штабс-капитан Грайновский) отделалась сравнительно дёшево: как раз в момент выстрела офицер сдвинулся и оттого был лишь ранен и отправлен в госпиталь.

Погибло трое офицеров и одиннадцать нижних чинов (раненые не в счёт), прежде чем начальство заинтересовалось столь неестественной убылью личного состава. Контрмеры нашли не сразу.

Кто-то из младших офицеров предложил не бравировать храбростью, а наблюдать и отдавать команды, находясь в укрытии. Эта идея была мгновенно подвергнута жестокой критике подполковником Теребиловым, который начал службу поручиком в Отечественную войну и зазубрил наизусть все положения тогдашней тактики. Он громогласно заявил, что сия идея неприемлема для российских офицеров, кои кланяться пулям не должны приучаться. Равно нельзя способствовать распространению подобных настроений среди нижних чинов.

Молодёжь не осмелилась перечить заслуженному ветерану. Предложили отвечать пушечной стрельбой. Но артиллеристы, собственно, ничего не могли поделать с меткой стрельбой егерей, хотя местонахождение стрелка выдавал клуб порохового дыма: траншеи надёжно защищали от картечи. А вот от разрыва гранат эти укрытия не спасали.

На очередном совещании были доложены результаты применения штуцерного огня.

– …Достоверно известно, что убиты шестеро офицеров. Потери среди нижних чинов не поддаются точной оценке. Однако следует отметить, что убыль наблюдается и среди наших стрелков. Бомбическими ядрами накрыли позиции троих, нашли лишь фрагменты тел…

Докладчика выслушали. Решение было очевидным: отстрел вражеского личного состава силами штуцерников дал хорошие результаты и потому следует быть продолжен, а что до потерь – так войны без них не бывает.

Весна покрыла Крым цветами. Зелёные листики дружно лезли из почек. Видимо, в сердцах человеческих тоже стали проклёвываться ростки.

– Доброго утречка! – поприветствовал выходящую из дома Мариэлу хорунжий Неболтай.

– И тебе такого же, Тихон Андропович. Погодка и вправду славная.

– В госпиталь, никак?

– Куда ж ещё, Тихон Андропович? Раненые ждут.

– Ну так дозволь сопроводить.

– Отчего ж нет? Пошли.

Пара только-только дошла до угла улочки, как хорунжий вдруг спросил:

– А вот этот браслет на твоей левой руке не князь ли подарил?

Мариэла не смогла скрыть удивления:

– Да, но как ты догадался?

– Так ведь он у меня и совета спросил, насчёт подарка. По случаю ребёночка, стал-быть.

– А, ну да, Татьяну Сергеевну я пользовала. Отлично помню. Кстати, браслет хорош.

Казак дипломатично промолчал. По его мнению, подарок мог быть и подороже. Хотя…

– Вот объясни мне, Марья Захаровна, как это ты камни по себе оцениваешь?

Мариэла ответила так, как собеседник и предполагал:

– Тихон Андропович, для всяких специализаций есть свои кристаллы. Ну, правда, бывают универсальные…

– Так и расскажи.

– Не успею, рассказ будет длинным. Мы дойдём до госпиталя раньше.

Казак беспечно махнул рукой:

– Ничего не значит. Можешь завтра продолжить.

– Ну, будь по-твоему. Значит, так: энергополя любой специализации…

У Неболтая от природы была очень хорошая память, а обучение пластунов включало в себя её тренировки. Поэтому казак не просто слушал, а запоминал.

Конечно же Мариэла оказалась права: обучение потребовало, чтобы великовозрастный ученик сопровождал наставницу каждодневно (утром и вечером). До поры это было возможно: хорунжий был не столь занят на Камчатском люнете.

Образование пары почему-то привлекает внимание окружающих. Эти двое исключения не составили.

– Гляжу, Тихон, ты вокруг Марьи Захаровны круги нарезаешь. Велик ли успех?

– Как поглядеть на неё, так вроде ты ещё без побед.

– А чего ж, и победа будет. Ты, Тихон, собой видный, наградами не обижен, уважение имеешь, в чине опять же. А она – девка телом не особо круглая, хотя умна, тут не спорю. Так что тебе и поводья в руки.

Неболтай явно был не в духе, что и сказалось в словах: