У него не было глаз, чтобы видеть, ушей, чтобы слышать, он перестал воспринимать окружающий мир.

«Они меня убили, — подумал он. — Они все безумны, и они меня убили. Принесли кровавое жертвоприношение».

Но поглотивший Дэвида мрак не походил на бездну, которую он видел прежде. Он был живым, он менялся, в нем танцевали все цвета радуги, как в лампе Тиффани. Через несколько мгновений бездна исчезла, и Дэвид вновь оказался в своем кабинете.

Он увидел внутри себя другое существо, бывшее одновременно повсюду, в гиперпространстве, но которое им не являлось, и было удивительным и необычным. Он увидел, что это существо, звавшееся Озирисом, Христом, Кетцалькоатлем и Виракочи, имело много разных имен; оно находилось здесь и сейчас, и Дэвид понял, зачем сохранен древний ритуал, известный как совокупление, единение плоти — ведь для того, чтобы принять Его в свое тело, нужно впустить Его в душу.

Дэвид посмотрел на лицо Кэролайн снизу вверх, потом протянул к ней руки, она улыбнулась и поцеловала кончики его пальцев.

Вокруг них собрался класс, лучшие друзья Дэвида, товарищи по Великой Работе.

— Я помню, — едва слышно сказал он и попытался говорить громче. — Я помню. Помню, как я тебя люблю.

Сначала он чувствовал страх и смущение.

Отец привез его в мир «Ламборгини» и «Бентли» на своем «Шевроле Каприс» 88-го года. Тогда Дэвид не понимал того, что осознал сейчас: его выбрали вовсе не из-за того, что его дед владел какими-то землями, а потому, что он идеально подходил для роли, которую ему предстояло исполнить.

— Мистер Эктон не только видел будущее, — слабым голосом продолжал Дэвид. — Нас выбрали не из-за наших нынешних жизней, а из-за прошлых. Случайностей быть не могло.

Он был генералом и адмиралом, он вел за собой людей и целые нации; он был древним существом, полным мудрости, и мог исполнить предложенную ему роль. На самом деле, Дэвид единственный, способный стать настоящим лидером.

— Я видел тебя, — сказал он Кэролайн. — Ты…

Тогда ей было десять лет, а ему двенадцать, но она сияла, словно дитя света.

Он вспомнил, как они сидели рядом под яблоней — такое дерево имелось в каждом доме группы Эктона, в том числе и в его собственном. Теперь Дэвид знал: цветущая яблоня приводит в действие механизмы памяти. Когда небо станет красным, наступит нужное время.

Цвет новой звезды перестал страшить Дэвида, ведь он являлся проявлением высшей энергии, и северное сияние придавало небу розовый оттенок цветущих яблонь.

Он снова посмотрел на Кэролайн, и его сердце тайно и нежно — открылось, он понял, что без любви нет смысла в продолжении существования вида. Ими управляют великий план и правила, но без любви они не смогут проникнуть сквозь время.

— Я помню данное тебе обещание, Кэролайн.

Она ответила на его взгляд, в ее глазах Дэвид увидел удивительное тепло, и в тот же миг все для него изменилось. Детьми они невинно держались за руки, но между ними возникла глубочайшая связь, их души объединила любовь — та, что способна помочь человечеству преодолеть чудовищные опасности и препятствия.

Дэвид обнял Кэролайн, и ему стало хорошо, он испытал удивительное счастье. Однако через мгновение разорвал объятия, зная, что у него появились новые обязательства.

— Картина, — сказал он. — Кто ее охраняет?

Глен и Сэм переглянулись.

— Никто? Рядом с ней никого нет?

— Дэвид, мы не думали, что…

Он не стал их слушать, в этом не было нужды. Он уже бежал.

Пожалуйста, господи, сделай так, чтобы он не опоздал.

— Господи, Глен, ее расчленили! Боже мой!

Дэвиду казалось, будто он смотрит на тело Мэриан Хант издалека, и понимал, что это результат потрясения, которое он испытал. Клэр Майклс, которая ее нашла, сидела на стуле, закрыв лицо руками.

Если бы его так долго не уговаривали сделать инъекцию золота, возможно, ничего этого не произошло.

— Нам нужно одеяло, Дэвид, — тусклым голосом сказала Катрина.

— Да, конечно. И еще потребуется… мешок для трупа… Глен?

— Я пришлю двух человек, чтобы они унесли ее отсюда и смыли кровь. Но у нас нет внутренней связи, поэтому мне приходится отправлять с поручениями людей, однако сейчас самое главное найти и обезвредить преступника. Кроме того, у нас возникли проблемы с охраной периметра. Сегодня уже была предпринята попытка проникнуть на территорию клиники, один из лазутчиков ранен.

— Где он? Ему оказывают помощь?

— Злоумышленники унесли его с собой. Надеюсь, они получили урок. — Глен замолчал и прислушался.

Дэвид услышал шум.

— Что такое?

Глен побледнел.

— Стрельба из автоматического оружия, — ответил он. — На южной стене.

— Наши автоматы?

— Более старая модель, скорее всего «браунинг». Горожане вернулись; похоже, кто-то открыл им задние ворота.

В следующее мгновение они услышали короткий резкий стрекот.

— Наши стреляют. «Хеклер и Кох» G-40[39].

Следом раздались три оглушительных удара, словно заговорила небольшая пушка.

— Автоматический пистолет сорок пятого калибра. Это уже гражданские. Мне нужно пойти туда.

По зданию эхом прокатились крики, снова зазвучали выстрелы, звон бьющегося стекла. Пронзительно вопили люди.

— Кто-то получил осколочное ранение, — заметил Глен.

Страх в его голосе уступил место профессиональному спокойствию.

— Нужно переправить всех в безопасное место, — сказал Дэвид. — И вернуть охранников внутрь здания.

— Дэвид, я не согласен. Ты предлагаешь отступить на последний рубеж обороны.

На короткий мучительный миг Дэвид увидел мальчика во взрослом мужчине и вспомнил надежды, которые их тогда переполняли. Сейчас Глен выглядел невероятно измученным, и сердце Дэвида потянулось к старому другу.

В этот момент они услышали топот ног, и появился пациент, Том Драйден, совершенно голый, с лицом, перекошенным жуткой усмешкой. Он молча промчался мимо них в сторону комнаты отдыха, но через мгновение они услышали влажный стук — Драйден на всем бегу влетел в окно. Точно так же Линда билась в запертую дверь. Всю его спину покрывало такое темное пятно, что оно больше походило на огромную дыру, чем на симптом болезни.

Прокричав, что громадные корабли улетели, Дэвид бросился ему на помощь.

Однако Том, как и Линда, продолжал бросаться на окно, на котором появились жуткие трещины. Дэвид понимал, что нельзя выпускать его наружу, ведь всего в нескольких сотнях ярдов шла перестрелка.