Питт испытующе взглянул на шефа, пытаясь разглядеть за простой констатацией горестных фактов проявление человеческих чувств, но так и не понял, имели ли они место. Может, Наррэуэй так часто сталкивался со смертью, с людскими трагедиями, что они больше не трогали его? Или просто запрещал себе какие-либо чувства в тех случаях, когда они могли поколебать те решения, которые следовало принять в общественных интересах, а не в интересах тех, кому он сочувствовал? Непроницаемая маска на умном, покрытом морщинами лице главы Специальной службы не позволяла проникнуть в его душу. За ней скрывались какие-то страсти, но чем они порождались – умом или сердцем?

– Как он погиб? – спросил Питт.

Виктор поднял брови, удивленный тем, что его собеседника заинтересовал подобный вопрос.

– Он был одним из трех парней, убитых во время разведывательной операции на Белой Умфолози. Они наскочили на весьма хитро устроенную засаду большого отряда зулусов.

– Да, это я прочел в архиве. Но почему Кингсли пытался прояснить обстоятельства его смерти через особу вроде Мод Ламонт? – задумчиво произнес Томас. – И почему именно сейчас? Со времени тех событий у реки Умфолози прошло тринадцать лет!

Гнев, полыхнувший в глазах Наррэуэя, сменился болью.

– Питт, если б вам уже довелось терять близких, то вы знали бы, что такие раны никогда не заживают. Люди учатся жить с ними, скрывать их бо́льшую часть времени, но никому не известно, когда и почему такая рана вновь начнет кровоточить – внезапно, по прошествии многих лет, опять лишая вас самообладания. – Теперь он говорил совершенно спокойно. – Мне часто приходилось сталкиваться с такими страданиями. Кто знает, чем они могли быть вызваны у генерала? Встречей с молодым человеком, чье лицо напомнило ему сына? Или со стариком, гулявшим с внуком, которого у самого Кингсли никогда не будет? Старой знакомой мелодией… Да чем угодно! Смертельные раны не излечиваются, просто их боль затихает на время.

Томас осознал, что за внешним спокойствием его начальника скрываются глубоко личные переживания. Последние философские рассуждения явно родились под влиянием душевного волнения. Но печально отстраненный взгляд Наррэуэя и сурово сжатые губы не позволяли даже подумать о каком-то проявлении внешнего сочувствия.

Питт сделал вид, что ничего не заметил.

– Есть ли какая-то связь между Кингсли и Чарльзом Войси? – спросил он.

Виктор сверкнул глазами:

– Бога ради, Питт, не думаете же вы, что я не сказал бы вам об этом, если б знал?

– Вы могли предпочесть, чтобы я выяснил это самостоятельно и…

Наррэуэй резко подался вперед, сжав кулаки.

– У нас нет времени на подобные игры! – процедил он сквозь зубы. – Мне некогда, черт возьми, разбираться в том, что вы там обо мне думаете! Если Чарльз Войси пролезет в парламент, его уже не остановишь, а он способен начисто развратить наше высшее государственное учреждение. Он по-прежнему возглавляет «Узкий круг». – Глава Спецслужбы мрачно взглянул на Питта. – По крайней мере, так я думаю. Там есть и другой мозговой центр, но кто именно, мне неизвестно… пока.

Подняв руку, Виктор почти вплотную свел вместе большой и указательный пальцы.

– Войси был на волосок от полного провала! Благодаря нам с вами, Питт. И он этого никогда не забудет. Но нам мало покончить с ним. За ним явится новый Второй заместитель, а за тем – и Третий, и у меня нет ни малейшей идеи, кем они могут оказаться. Эта порочная организация, подобно болезни, поразит самое сердце нашего правительства, какая бы партия ни пришла к власти в Вестминстере. Мы не можем решать дела, не имея власти, и также не можем пойти на сделку с ней! Тут необходимо блюсти баланс интересов. Если мы опережаем их на шаг, успевая отследить появление новых заговоров и сразу избавляясь от сорняков безумия, то не должны пребывать в иллюзии, что способны окончательно от них избавиться, что мы выиграли и уже непогрешимы, недостижимы для новых происков… до очередных ростков безумия. Ибо тогда все начнется сызнова, с новыми игроками и на новом игровом поле.

Внезапно Наррэуэй откинулся на спинку кресла.

– Найдите сами связь между Кингсли и Чарльзом Войси, и неважно, имеет ли она отношение к смерти той женщины или не имеет. И будьте осторожны, Питт! Работая под началом Корнуоллиса, вы хорошо проявили себя как детектив, эксперт, знаток своего дела. Но в нашем деле вы – темная лошадка, новый игрок. И вы способны как выиграть, так и проиграть. Не забывайте об этом.

– А вы? – хрипловатым голосом спросил Томас.

Внезапная улыбка оживила лицо Наррэуэя, но в глазах его еще тлел обжигающий огонь.

– О, я намерен выиграть! – заявил он.

Виктор не сказал, что лучше умрет, чем ослабит хватку, подобно бульдогу, чьи челюсти не разомкнет даже смерть. Это было излишне.

Поднявшись с кресла, Питт тихо пробормотал какие-то слова благодарности и вышел из кабинета. В голове у него кружились оставшиеся без ответа вопросы – не о Кингсли или Чарльзе Войси, а о самом Наррэуэе.

Он решил ненадолго заскочить домой и в конце Кеппел-стрит услышал чей-то призывный оклик:

– Постойте, мистер Питт, добрый день!

Полицейский удивленно обернулся – и опять увидел почтальона, с улыбкой протягивающего ему письмо.

– Добрый день, – быстро ответил он, вдруг загоревшись надеждой на то, что ему написала Шарлотта.

– От миссис Питт, не так ли? – оживленно поинтересовался почтовый работник. – Наверное, отдыхает в каком-то райском уголке?

Томас взглянул на полученный конверт. Почерк был очень похож, но все же принадлежал не Шарлотте. Да и к тому же почтовый штемпель поставлен в Лондоне.

– Нет, – ответил Питт, не сумев скрыть разочарования в голосе.

– Она ведь уехала всего пару дней назад, – утешил его почтальон. – А издалека письма идут дольше. Вот вы скажите мне, куда она уехала, а я скажу вам, сколько дней оттуда идут письма.

Томас едва не назвал ему Дартмур, но вдруг испугался, посмотрев на улыбающуюся физиономию парня с цепким пристальным взглядом. Он заставил себя успокоиться, хотя это далось ему с трудом.

Почтальон ждал.

– Вы очень любезны, – сказал Питт и назвал первое пришедшее ему в голову место: – Они уехали в Уитби.

– Значит, в Йоркшир? – догадался его собеседник, исключительно довольный собой. – Ну, в это время года письма оттуда обычно доставляют дня за два, а то и одного хватает. Скоро получите, сэр. Может, они там так весело отдыхают, что и письмецо черкнуть некогда. Доброго дня, сэр.

– И вам всего доброго.

Стараясь унять тревогу, полицейский трясущимися руками вскрыл конверт. Письмо оказалось от Эмили, и, судя по всему, она написала ему вчера днем.