Ну, разумеется, такими мерлихлюндиями он даже с Гошкой неделился, корчился в одиночку, все больше свирепел. Все дальше от него, внереальность, отходил очаг градовского дома, все серебряноборское. Агашиныпочти неслышные, в шерстяных носках пролетания, легкие ее бормотания, от которыхуютно начинала журчать подростковая макушка; раскаты рояля Мэри всеразмывались, растрепывались, как пролетающие облака, голос ее еще держался, водной ключевой, сильной, как Бетховен, фразе: «Дети, к столу!»; основательноепохрустывание паркета под башмаками размышляющего вдоль и поперек кабинета дедаБо; маленький камень в углу участка под елками и папоротниками, а зимой подшапкой снега, как большущий гриб, – усыпальница любимого Пифагора. Всеэто, весь этот мир любви и твердых человеческих обычаев, куда судьба его вдругпоместила, вытащив наугад из пепелища, все это было, как теперь становилосьясно, лишь передышкой, а дальше опять русская доля.

– Куда едем, герр Линц? Вохин фарен унс? – спросилГошка унтера, который в то утро раздавал боезапас, по подсумку с патронами.Четыре крытых брезентом грузовика уже поджидали их роту за воротами. Пожилой,похожий на сапожника унтер, от которого, несмотря на ранний час, уже пахлочем-то хорошим, что-то пробурчал, для Мити совершенно непонятное, а для Гошкивсе-таки замечательно понятное, ибо умел паренек из кучи непонятноговыхватывать что-нибудь одно и сразу понимал, что к чему.

– Он нас всех в жопу посылает, в глубокую жопу, и говорит,что там она как раз и располагается, куда нас везут, а везут нас в какой-тоГарни Яр.

Митя еще зевал, тянулся, молодая радость жизни все времяподавлялась общей хреновостью. В жопу так в жопу, куда ж нас еще пошлют, вГарни Яр так в Гарни Яр. Небось опять партизан прочесывать или железную дорогучинить...

– В Гарни Яр! Ну и дела! – вдруг икнул Гошка, будточто-то вспомнил, связанное с этим названием.

– С чем его едят, этот Гарни Яр? – спросил Митя.

Не дождавшись ответа, полез в фургон, занял там угловоеместо, привалился к костлявому плечу друга и впал в дремоту. Когда через пару часовтряска и толчки прекратились и прозвучала команда выходить, солдаты увиделивокруг пустынную землю, вроде бы совсем не тронутую ни цивилизацией, ни еевысшим достижением, механизированной войной. Вокруг, насколько хватал глаз,лежала лишь неровность земной коры, голые холмы и лесистые впадины, ни столбовс проводами, ни сгоревших домов, ни бомбовых кратеров не наблюдалось. Тольколишь грунтовая дорога, по которой приехали, напоминала о современности: онабыла основательно укатана гусеницами и шинами грузовиков, то естьиспользовалась для передвижения войск. Вдоль этой-то дороги и предстоялоразвернуть боевое охранение команде «Заря».

По паре солдат с карабинами было расставлено через каждыенесколько сот метров, в зоне видимости от одной пары до другой. Приказано былоследить, чтобы никто не приближался к дороге, а главное, чтоб никто с нее всторону не удалялся. В случае необходимости, стрелять без предупреждения.

– А кого ждем, господин лейтенант?

– Колонну.

– А какую колонну?

– Пешую колонну. Колонну людей. Это все. Повторитеприказание!

Митя, разумеется, остался вдвоем с Круткиным. Сели напригорке. Подул вольный ветер. По всем просторам неба, кажись, в разные стороныбежали резвые облака. Древняя Русь заявляла о себе в каждый моментсуществования.

– Эх, Гошка, Гошка, – вздохнул Митя Сапунов.

– Эх, Митька, Митька, – эхом отзывалась дружба.

– И на хуя мы родились в это время поганое, –проговорил Митя.

– Все времена, Митяй, поганые, – весело возразилГошка. – Во все времена вокруг одна уголовщина.

– Ты что-то стал мне часто возражать, говнюк, – мерносказал Митя своему вассалу.

«Давай закурим, товарищ, по одной! Давай закурим, товарищмой!» – пропел Гошка из пластинки Утесова.

– Интересно, откуда немцы табак берут? Ведь он у них нерастет, – задумался Митя.

– А из Италии небось, – предположил Гошка. – ВИталии-то он растет.

– А вот, кстати, об Италии. Похоже, Гошка, дело пахнеткеросином. В Италии, говорят, англичане с американцами высадились.

– Германия несокрушима, Митяй, – сказал Гошка. –Сейчас новые танки пошли на фронт, ты не видал? Это ж просто страшно смотреть,какие танки!

– Ну, а если сокрушат твою Германию, что тогда?

– Ну и хер с ней, если сокрушат! Сокрушат, туда ей и дорога,Митяй!

– А нам-то тогда куда деваться, Гошка? Испепеляться, что ли,прахом, что ли, падать на землю?

– Это откуда, Митяй, а? Дай слова списать, а?

Так они болтали и курили, пока вдруг сквозь шелест вольноговетра не долетел до них гул. Колонна, похоже, приближалась.

– Слушай, Гош, а что это за колонна-то, не знаешь? –спросил Митя.

– А это, наверное, Митяй, жидов ведут в Гарни Яр, – спрежней бодростью ответил Круткин.

– Что-что?! – вскричал пораженный Сапунов. – Чтоты несешь?!

Круткин хохотнул:

– А ты разве не знал, Митяй? Это ж дорога на Гарни Яр. А тыразве про Гарни Яр не слышал в Чернигове? Там они жидов, н у, то есть еврейскоенаселение, истребляют. Пулеметами – и под откос. А потом бульдозеры землейзаваливают, и новый слой кладут. Говорят, что две недели уж операция идет,страшное дело. Да ты что, Митяй? Чего ты затрясся-то, друг?

Сапунов рванул Круткина за грудки:

– Врешь ты все, гад!

Круткин вдруг по-шакальи осклабился:

– Ты целку-то из себя не строй, Митяй! Как будто ты не знал,что немцы с жидами творят! Как будто про Гарни Яр не слышал! Нам еще повезло,если хочешь знать, что на дорогу поставили, а не прямо к оврагу!

Митя все не отпускал, тянул Гошку за мундир, как будто вотэтим волоком хотел вытянуть опровержение сказанному. Вдруг Круткин ударил егопо уху, да так сильно, что оба изумились. В виске у Мити загудело. В этот какраз момент из-за перелеска выползла голова колонны, она была бронированная.