Они вышли на обширную поляну, и над ней в этот момент ивпрямь пролетел зловещий разведчик – «рама». Митя дал другу под зад коленкой,хохотнул: «По „раме“ ориентируешься, шибздо?» – однако понял, что у Гошки отголода уже ум за разум заходит. Все меньше их побег стал походить на пионерскиеприключения. Это же надо какой лес произрастает на земле социализма, что никонца ему, ни края, и никаких признаков человека. Черт нас водит, Митяй,обратно в болото утянет, только уж головой вниз. Молчи, шибздо, или ты немужчина? Какой уж я тебе мужчина? Вот такой лес как раз для партизан – хер ихтут найдешь! А где они, твои партизаны хваленые-ебаные, сучье племя? Комуугодно сейчас в плен бы сдался за миску каши. Пусть расстреливают на хуй,только не натощак...

Вдруг, чудо из чудес, выбрались из кошмарной чащи накакую-то еле заметную тропинку. Куда идти, налево или направо? Давай налево,все равно ж куда, налево или направо, а если упремся, направо пошкандыбаем. Аесли и там упремся, тогда разойдемся в разные стороны, потому что я морды твоейбольше видеть не могу. Взаимно. Тропинка временами совсем исчезала в сучьях ипапоротниках, потом все же настойчиво возобновлялась. Вдруг вывела на маленькуюпроплешину с песчаным метра в три обрывом земли, из которого свисали длинные,как ведьмины косы, корни. Там, под обрывом, етиттвоювовсестороны, замечалисьостатки чего-то построенного: раскиданные доски, две-три обгорелые печурки,даже осколки стекла вспыхивали под внимательными солнечными лучами. Из рванойямы выскочил крупный зверь, то ли волк, то ли росомаха, то ли просто шурале,гневно ощерился на кусты, в которых прятались ребята, махнул в сторону. Яма-то,Митяй, похожа на воронку. Тут, похоже, бомбили недавно, вон еще угли тлеют. Да,тут, возможно, «рама» прогулялась, сбросила пару-другую бомбочек. А может, изминометов обстреляли. А может, и то, и другое. Тут, похоже, живых нет никого.Да и мертвых не видать. Как это не видать, а это кто перед тобой, вон, сапогиторчат и рука обглоданная? Похоже, что базу тут какую-то накрыли, никого вживых не осталось. Мить, да тут наверняка хоть какая-то жратва осталась!Осторожно, Гошка, взорвешься!

Гошка не слушал, уже гнал через кусты к разрушеннымземлянкам. Митя тоже побежал за ним. Мерещилась пачка гнусных галет, ничеголучшего не мог придумать; хоть бы пачку галет накнокать, размочить, нахлебатьсяхлебной жижи... Оружия вокруг валялось до фига, советские и немецкие автоматы,гранаты, штыки, а вот галет не замечалось. Даже посуды до хера, плошки,кастрюльки, значит, жрали здесь, гады, вон ложки пораскиданы, а вот жратвыникакой; неужели все схавали перед тем, как погибнуть? Вдруг до Митиных ноздрейдолетел умопомрачительный запах жареного мяса. Выскочил из развалин. Перед ниммирная картина: Гошка на угольках жарит кусман, здоровенный, кило на полтора,кусманище, да еще и с жирком. «Лошадь там валялась, Митяй! – радостнохихикал малый, махал руками в лес, в неопределенном направлении. – Совсемне гнилая еще лошадь. Нашел штык, ну, выкроил нам на бифштексы. Эх, Митяй, такжить можно! Соли бы еще, сольцы бы!» Соли в руинах не нашлось, да и не искали,так жрать хотелось. Зато рядом с костерком салфетка лежала, кусок бязевой тканис рваными краями, с ромбовидным штампом «хозчасть Д-5АХУ-1». Жрали упоенно,рвали зубами это съедобное, заглатывали, давились, молча хохотали. С каждымкуском жеребятины вливались силы и оптимизм в жилы молодых москвичей. А это чтоза тряпка, шибздо? А черт ее знает, какая-то тряпка валялась. Смотри, печатьбельевая, советская. А какая же еще может быть, Митя? Ясно, советская! Мы ж тутвсе советские, ха-ха-ха, ха-ха-ха, все вокруг советское...

Лишь пожрав, ребята стали замечать вокруг себя гадкий запах.Убитые, их оказалось тут не меньше десятка, начали уже подванивать. Этоестественно, сказал Митя. Очень естественно, согласился Гошка. Стали рыскатьвокруг, чем бы еще поживиться. Нашли, например, обломки рации, немецкиймотоцикл. Оружия не брали. Ну его на хуй! Увидят с оружием, сразу убьют, толькопотом фамилию будут спрашивать. Взяли пару советских шинелек. Немецкие там тожевалялись, но их не тронули по понятным соображениям. Будет чем теперь укрытьсяночью в джунглях. Митя стащил с чьих-то торчащих из-под куста ног кирзовыесапоги себе впору. Пока стаскивал, выпросталась бязевая кальсонная ткань стаким же, как на той тряпке, штампом: «хозчасть Д-5АХУ-1». Старался незаглядывать под куст, однако, как назло, бросился в глаза странный недостатоклевой ягодицы. Вдруг с выпученными глазами выскочил из ямы Гошка Круткин. Целыйящик фронтовых галет нашел, дрезденского производства. Если бы он их раньшенашел, почему-то подумал Митя. Распотрошили ящик, стали запихивать в ротгалеты. Блаженство все же ж! Доброе хлебное месиво во рту заглушало вкус тогосъедобного, что пожрали. Пошли дальше, жуя галеты. Ящик несли по очереди. Надоже ж идти, что ж делать, не сидеть же ж там среди покойников, совсем там на херодичаешь.

В белесоватом знойном небе опять появилась «рама». Летелаочень медленно, высматривала, мотора не было слышно, ни дать ни взятьодушевленное существо. Митя вдруг вспомнил, как там, по периферии, проползбеленький толстенный червячок. Тут его стало профузно выворачивать. Швырнулкартонный ящик Гошке в спину. «Гад, гад, ты чего мне подсунул?! Ты мне какуюжопу подсунул, ублюдок метростроевский, шибздо говенное!» Удаp по белесойбашке, удаp по лопаткам, под pебpа! Сука позоpная, в говно тащишь! Вдруг увиделлетящий в лицо булыжничком Гошкин кулак. Как будто под лошадиное копыто челюстьпопала, под несуществующее копыто несуществующей лошади. Митя рухнул в сучья, впапоротники. Хоть бы уж конец всему! Однако Круткин подскочил со сжатымикулаками. «Ты, падло, вместе был, вместе делал, блядь, срака! Зачистился упрофессоров, кулацкая шкура! Антиллигенция! Ненавижу тебя, козел вонючий! Самты шибздо, сам!» Молотит ногами под бока, а чуть голову поднимешь, сразу вчелюсть лошадиным копытом. Собрав все силы, Митя вдруг выплеснулся сапогамивперед. Круткин рухнул и был тут же подмят наступающей массой. Теперь сплелисьв греко-римских объятьях, катались до изнеможения, выворачивали друг дружкесуставы, ослеплялись бешенством. Круткин блевал прямо в лицо. Вдруг ослабел, захихикал.«Ой, Митька, как мы с тобой „риголетто“ сыграли! Во, цирк!..»

В конечном счете, в полной гнуси и изнеможении отвалилисьдруг от друга и захрапели пузырями. И стрекозы детства повисли над ними,неслышно трепеща и поблескивая в проникающих сквозь лесную мешковину солнечныхлучах. Иной раз в этих искорках просвечивали миниатюрные спектры, то есть всемногообразие земных красок. Через несколько часов двух спящих страшных юнцовобнаружили разведчики из партизанского соединения «Днепр».