– Это и есть тот самый адвокат, коим вы мне в прошлый раз угрожали? Впрочем, неважно, тогда, с вашего разрешения (шутовской поклон в сторону Мирослава) я хотел бы попросить Ксению Робертовну рассказать по доброй воле, какие взаимоотношения у нее были с несостоявшейся свекровью, – покладисто согласился сыщик.

И хотя формулировка изменилась, но смысл его докуки остался прежним. Я, в общем-то, защищаемая законом и Мирославом, могла уклониться от откровений, но решила не накалять обстановку. Что делать, придется признаться при Мирославе в тайных червоточинах моего происхождения. Но, к счастью, зазвонил его сотовый, он извинился и удалился в спальню.

– Как я уже вам объясняла, Стела Марковна была против нашего общения с Константином, – вдохновленная отсутствием Мирослава, начала я, – и категорически выступала против нашей свадьбы. Маман полагала, что женой профессора Коржикова должна стать более подходящая особа.

– Подходящая в чем?

– Во-первых, в происхождении. Меня растила одна мама, значит, я автоматически приобретала статус девицы из неблагополучной семьи.

– Почему, у вас что, мама алкоголичка или наркоманка? – заинтересовался Бочкарев.

– Нет, но папа дружил с бутылкой, да так, что пришлось маме от него избавиться. Согласитесь, такие корни ни к чему профессорским отпрыскам!

– Ага, но это не все. Вы же сказали «во-первых», значит, было еще и «во-вторых»?

– Было, – согласилась я. – Сама Стела Марковна всю свою жизнь нигде не работала. Пока была советская власть, она где-то числилась, чтобы не засветиться, как тунеядке, но на службу не ходила. Она благородно пожертвовала собой ради Костика. Она таскала его по кружкам Дома пионеров, водила к частным репетиторам, занималась с ним на дому. В общем, жила ради детей.

– А что, у нее еще были дети?

– Да нет, это я так образно выразилась. Просто эта фраза очень часто звучала в устах Константина, когда он убеждал меня, что не стоит так уж увлекаться карьерой. Это и было как раз «во-вторых». Я, в понимании Стелы Марковны, вела себя, как мужчина, стремясь к денежной независимости.

– Да, женщина, зарабатывающая деньги, что может быть отвратительнее?! – фыркнул Мирослав, усаживаясь за стол.

Я ему улыбнулась и продолжила свои откровения.

– Ее безумно бесила моя работа журналистки, которая приравнивалась практически к самой древней женской профессии. Работать порядочная женщина не должна – этот постулат Костик впитал с молоком матери. Иногда мне казалось, что она так корпела над ним, помогла ему всего добиться в жизни, чтобы до самой своей смерти не работать. Вот уж кто полностью соответствовал образу порядочной женщины в понимании Костика, так это его мать. Святая! Вот какой он ее называл. До сих пор удивляюсь, как это он отважился пойти против ее воли и жениться на мне, ведь она полностью управляла им, как марионеткой.

– То есть, Ксения Робертовна, вы продолжаете утверждать, что гражданка Коржикова была настроена против вас и открыто это демонстрировала?

– Да, утверждаю. И хотя не могу понять, к чему эти вопросы, но заверяю, что ее нелюбовь ко мне могут подтвердить многие люди, – заявила я.

– Вот как? А кто именно? – прихлебывая кофеек, спросил мой собеседник.

– Послушайте, капитан, по-моему пришла пора раскрыть суть ваших расспросов? – вклинился в беседу, доселе молчавший Мирослав.

– Дело в том, уважаемые, что во время беседы со мной гражданка Коржикова всячески подчеркивала собственную лояльность к вам, Ксения Робертовна. Она утверждала, что всегда вас жалела. Подчеркиваю: жалела, а ненавидела. И хотя она была не в восторге от предстоящего брака сына, ведь каждая мать желает своему ребенку чего-то лучшего, но и запрещать ничего не запрещала. Ее дословные слова: «Это его выбор, ему с ней жить, а не мне. И я смирилась, что в нашу семью войдет девочка из народа.» Как видите, у вас могла бы быть превосходная, терпимая свекровь!

– Да скорее крокодилица стала бы мне терпимой свекровью, чем эта анаконда! – воскликнула я в сердцах. – Я не понимаю, зачем ей понадобилось играть в смиренную мамашку, но она меня на дух не выносила и никогда этого не скрывала. После того, как наша первая свадьба сорвалась, она охаяла меня по всему городу!

– Я побеседовал с несколькими ее приятельницами. И знаете, они подтвердили ее слова. Она вас не хаяла, а просто сокрушалась, что вы неподходящая пара. Но она никому не говорила, что выступает против вашей свадьбы. Наоборот, она всячески подчеркивала, что собирается поддержать своего сына, помочь вас «дотянуть» до их уровня, потому что он, якобы, ее об этом попросил. Вот так-то!

– Бред! Бред какой-то! Спросите Ритку, спросите Громова. В каком я была состоянии после той сорвавшейся свадьбы. Что она мне наговорила, когда приехала отнимать подарки Костика! Ужас! Да с ее высказываниями не смогли бы состязаться портовые грузчики!

– Это все эмоции, – отрезал Бочкарев. – Перечисленные вами люди были свидетелями при этом разговоре?

– Нет, – растерялась я.

– Вот видите, – злорадствовал капитан, – а вообще свидетели есть?

– Есть! Есть такой свидетель, – обрадовалась я, – это Феофан Леопольдович Коржиков, дедушка Костика. Он не боится свою невестку и все вам расскажет.

– Ну что ж, я обязательно с ним побеседую, – кивнул Бочкарев. – Дело в том, что после ваших показаний главной подозреваемой стала как раз гражданка Коржикова. Но это если подтверждается мотив. Но после разговора с ней и людьми, которые с ней плотно общались, мотив исчез. Одно дело, когда человек вас ненавидит и готов на все, лишь бы разорвать ваше бракосочетание. И этот человек – немного сдвинутая мать взрослого сына, которая, как вы утверждаете, полностью им управляет. Тут, конечно, прорисовывается состояние аффекта. Женщина сдвинулась и решила убрать с пути нежеланную невестку. Но картинка не складывается. Потому что нет свидетелей ее дурного отношения к вам.

– Подождите, – перебил его Мирослав, – а почему вы не побеседовали с самим Коржиковым-сыном? Уж кому как не ему доподлинно известно отношение матери к Ксении, а также к их свадьбе.

– Совершенно справедливое замечание, – кивнул Бочкарев, – только вот какая незадача. Коржиков заявил, что отказывается обсуждать со мной свои личные дела и возжелал быть вызванным повесткой. Так что нам еще предстоит с ним общаться сегодня после обеда.

– Вам не кажется, что это несколько странно?

– Нет, почему. Он мне сказал, что его невеста предательница, поэтому он не желает о ней разговаривать. А когда я попытался на него надавить, вот тогда он и сказал, что будет разговаривать только в присутствии адвоката и в моем кабинете. Как видите, сейчас адвокаты просто нарасхват. Я даже сам подумываю, а не сменить ли мне род деятельности.

– Очень здравая мысль, – одобрил Мирослав.

Я же сидела, вся сжавшись в комок. Неприятно слушать о себе подобные отзывы, тем более, что они в какой-то мере весьма справедливы. На эту тему можно было подумать и подольше, да Бочкарев засобирался уходить. Я напоследок посоветовала ему как можно скорее переговорить с дедушкой Кости, потому что он – моя последняя надежда. И не то, чтобы я всерьез думала, что Стела сошла с ума и, оседлав «Победу», помчалась меня давить перед загсом, но я была возмущена ее хамелеоновской натурой. Это что же получается, значит, в глаза она говорила мне гадости, натравливала против меня Костика, а на людях выставляла себя моей благодетельницей, готовой меня «дотягивать» до своего аристократического уровня. Тоже мне Екатерина Великая, царица Савская и еже с ними! Воспитательница девочек из народа выискалась! Я была возмущена и жаждала справедливости.