– Нет, а что?

– Кто-то приходил.

– Кто?

– Понятия не имею. Какая-то девушка. – Я покрутил бутылку в руках. – Надеюсь, это новый интересный поворот сюжета. Такое ощущение, что я знаю, к чему все идет, но предпочитаю сюрприз. У меня неприятное чувство неизбежности. И дорожная грусть. А значит, что скоро я уеду.

– Дорожная грусть?

– Тоскливое ощущение, которое накатывает, когда долго путешествуешь. У тебя такого не бывает?

– Не знаю.

– Ну вот, хоть что-то, чего ты не знаешь.

– И что ты собираешься делать, если все закончится именно так, как ты думаешь?

– Возможно, расстроюсь. Задам массу вопросов, стараясь не горячиться, потом приду к неприятному выводу, что в жизни, в отличие от книжек, человек редко получает ответы на вопросы и что, возможно, никакого удовлетворительного исхода не будет, и я не пойму почему. Тогда я, недовольный, поеду домой. Через несколько месяцев эта история неожиданно придет мне в голову вновь, точь-в-точь как возвращается Кот, и я подумаю: «Если бы я только знал почему», но затем постепенно она перестанет быть такой важной и превратится просто в интересный случай, о котором я как-нибудь расскажу, нежась в постели с одной из любимых девушек, а может быть, однажды даже напишу. Но не сейчас. Мне нужно время.

– Бен, возможно, я знаю кое-что, чего не знаешь ты, но ты тоже узнаешь, потому что я тебе объясню сегодня, только позже (я не хотела, но много думала и все-таки решилась). Прямо сейчас я могу сказать, что сама не знаю конца истории. Может быть, я должна угадать, но как? Может быть, это сюрприз, или наоборот – нечто очевидное. В любом случае я не знаю.

– Интересно, как мы оба определяем финал.

– Звучит как начало интеллектуального разговора.

– Истории обычно не тянутся до тех пор, пока все умрут – тогда уже точно финиш. В какой-то момент мы включаемся в сюжет, а потом говорим «конец», но это не значит, что больше ничего интересного не произошло, просто мы перестали рассказывать. Наверное, сейчас пора поставить точку.

– Что, не добравшись до развязки?

– А если ее нет? Или если ответ – разочарование?

– Господи, да перестань думать о разочарованиях. Хватит.

Она была права.

– Тогда пошли, – сказал я и спрыгнул с табурета.

Мы допили пиво и вышли из ресторана. Зайдя в отель «Челси», мы улыбнулись, поздоровались, сели в лифт, и Беатрис нажала кнопку шестого этажа.

Стоя у противоположных стенок, заложив руки за спины, мы смотрели друг на друга в зеркало и улыбались.

– Ты была здесь вчера, – произнес я.

– Да.

– То есть до того как прийти сюда со мной.

– Да.

Двери открылись.

– Я просто уточняю – мы ведь идем к матери Бабочки, так?

– Да. Она ждет тебя.

Беатрис первой зашагала по мраморному коридору и постучала в один из номеров. Дверь открылась, и я увидел японку – моложе, чем ожидал. Она посмотрела на нас и улыбнулась.

– Привет, Беатрис, как поживаешь? А вы, наверное, Бен, – она пожала мне руку. – Меня зовут Нанако, я мать Бабочки.

– Приятно познакомиться.

– Заходите. Хотите кофе? А, вы же англичанин – наверное, вы пьете чай. Если угодно, есть «Эрл грей».

Я попросил стакан воды.

– А я буду кофе, – сказала Беатрис. – Спасибо.

– Пожалуйста, садитесь.

Мы сели. В номере приятно пахло льняным маслом, и, как и в вестибюле, на стенах висели картины. В углу стоял большой мольберт. К одной стене были прислонены рамы с натянутыми на них холстами. Их испещряли смелые абстрактные узоры. Номер, несмотря на общий уют, словно принадлежал какому-то иному времени. Возможно, началу семидесятых.

– Если не ошибаюсь, вы писатель, Бен? – спросила мать Бабочки.

– Да, немного пишу.

– Какая прелесть. Беатрис сказала, что вы хотите со мной познакомиться. Вы собираете информацию, чтобы написать книгу о моей дочери?

– Не знаю. Может быть. Я пытался кое-что разузнать про нее.

– Тогда задавайте любые вопросы. Не поручусь, что смогу на них ответить, но постараюсь.

– Почему ее прозвали Бабочкой?

– Это прозвище ей дала няня, когда Бабочка родилась. Трагическое имя. Оно мне никогда не нравилось. Я назвала дочку Томоми – «прекрасный друг», – но все звали ее Бабочкой, ну и я тоже стала.

– Вы не возражали, что она столько времени проводила с няней?

– Честно говоря, поначалу я радовалась помощи Кеико. После рождения Бабочки у меня началась депрессия. Я была молода и страшно переживала, что не свечусь радостью при мысли о рождении ребенка. Со временем я стала пытаться проводить с Бабочкой больше времени, но ее отец не разрешал. Я очень злилась и не знала, что делать. Не знала, как вернуть дочь. Вы знаете, что Кеико – женщина, которая растила Бабочку – болела раком.

– Да.

– Спустя некоторое время мне объяснили, что у Кеико больше никого нет и что не могу же я оторвать Бабочку от умирающей. Через несколько лет мы наконец условились: я получила право видеться с дочерью хотя бы раз в неделю, но Бабочка никогда не оставалась со мной надолго.

– Боже, как ужасно.

– О, не спешите меня жалеть. Я многое получила взамен. Жизнь, культуру, образование – но исключительно в уплату за отнятого ребенка. Я рисую и так зарабатываю на хлеб. Понадобилось много лет, чтобы добиться успеха, но сейчас я неплохо живу. Бабочка выросла, и мы понемногу сходимся, пускай наше сближение началось, только когда она уехала во Францию.

Наморщившись, я задал вопрос, который только что пришел мне в голову:

– А когда она уехала во Францию?

– Я точно не помню. Кажется, вскоре после 11 сентября 2001 года. Помню, я боялась, что ей нужно лететь.

– Похоже, есть многое, чего я не знал про Бабочку, – сказал я. – Жаль, что только теперь начинаю складывать все фрагменты воедино.

– Вы говорите о ней в прошедшем времени. Вы что, поссорились?

– Нет.

И я покраснел.

Неужели Нанако не знала, что дочь умерла? Или Беатрис говорила правду, и Томоми Ишикава была жива? Но Томоми Ишикава объявила, что умерла. Зачем Бабочке лгать? Зачем причинять такую боль? Я посмотрел на Беатрис – та нахмурилась и покачала головой. Я понимал, что собираюсь сказать совершенно неуместную вещь, но слова сами вырвались.

– Ближе к концу мы мало виделись, – произнес я. – Но тем не менее я думаю, что между нами были хорошие отношения. Бабочка оставила мне свои дневники, которые я сейчас читаю, но все равно очень приятно встретиться с вами и заполнить кое-какие пробелы.