Золотая шпилька летит Наземь из черных волос… Пришла я в мой смертный час Государю сказать «прости». Жемчугами кровавых слез Увлажнила я ложе его. С той поры как в Мавэе навек Разлучили влюбленных чету, Никогда в чертогах дворца[183] Не плясал никто под напев: «Из радуги яркий наряд, Из сверкающих перьев убор».

Вслед за Тай-чжэнь стала декламировать Пань:

Вновь осенняя загорелась луна, Веял ветер весенний вновь… Только горы и реки остались здесь, А дворец исчез без следа. Золотыми лотосами устлать Повелел аллею Дун Хунь. Был прострочен золотом мой халат, Но к чему вспоминать о былом?

Все просили, чтобы и я сочинил стихи. Не смея о казаться, я подчинился и написал следующее:

Ароматный ветер меня Унес в небесные выси. Я приветствую лунных фей, На облачной стоя ступени. О мирских делах говорят… Голоса их полны печали. Но который год на земле, Ни одна в этот вечер не знает.

Вместе с Пань Шу-фэн приехала девушка, невыразимо прелестная. Пряди волос ее свободно струились по плечам. Государыня, радушно усадив девушку вместе со всеми, то и дело просила ее сыграть на флейте. Звуки флейты лились, полные очарования…

— Знаете, кто она? — сказала мне государыня. — Это Люй-чжу.[184] Пань Шу-фэй воспитала ее и любит как младшую сестру. Вот почему они и прибыли вместе.

Обратясь к девушке, государыня спросила:

— Люй-чжу, разве может наша радость быть полной, если ты не сочинишь стихов?

Поблагодарив государыню поклоном, Люй-чжу прочла:

Охладели чувства теперь,    Огрубели людей сердца, Тщетно флейта печальный укор    Повелителю Чжао шлет. Возле женских покоев давно    Ветер все развеял цветы. Не вернется тысячу лет    В Золотую долину весна.

Когда чтение стихов кончилось, снова подали вино.

— Господин Ню Сэн-жу прибыл издалека, и ему пора на покой, — молвила государыня, — кто из вас желает быть его подругой на сегодняшнюю ночь?

— Для меня это невозможно: сын мой Жу-и уже взрослый. Да и приличен ли такой поступок? — отказалась первой госпожа Ци.

Пань Шу-фэй тоже не согласилась:

— Дун Хунь умер из-за меня, и государство его погибло. Я не хочу отплатить ему неблагодарностью.

— Господин Ши Чун был строг и ревнив, — вздохнула Люй-чжу, — лучше умру, но не поступлю столь недостойно.

Не позволив госпоже Тай-чжэнь и слова вымолвить, государыня сама ответила за нее:

— Тай-чжэнь тоже вынуждена отказаться. Она ведь — любимая подруга танского императора, а его потомок и сейчас на троне. — Затем, взглянув на Ван Цян, она сказала: — Чжао-цзюнь, ты сначала была отдана в жены вождю гунов Ху Ханю, а затем стала женой вождя Чжу Лэй-жо. Тебе можно. Да и что могут сделать тебе духи инородцев из суровых холодных краев? Прошу тебя не отказываться.

Чжао-цзюнь, не отвечая, в смущении опустила глаза.

Вскоре все разошлись отдыхать. Придворные проводили меня в покои Ван Чжао-цзюнь. Перед рассветом слуги разбудили нас. Чжао-цзюнь оплакивала предстоящую разлуку. Неожиданно я услыхал голос государыни за дверьми и поспешил к ней.

— Вам нельзя здесь долго задерживаться, — сказала государыня, — надо скорее возвращаться домой. Сейчас мы расстанемся, но я надеюсь, вы не забудем этой встречи.

На прощанье всем поднесли вино. После второй чарки госпожи Ци, Пань и Люй-чжу пролили слезы. Наконец я откланялся. Государыня послала придворного в красной одежде проводить меня до постоялого двора. Дорога повернула на запад, и провожатый мой вдруг исчез. К этому времени уже рассвело.

Добравшись до постоялого двора, я стал расспрашивать местных жителей, нет ли поблизости какого-нибудь старого храма, и мне ответили:

— В десяти ли отсюда есть храм государыни Бо.

Я вернулся туда и увидел, что храм давно заброшен, остались от него одни развалины. Ничто не напоминало великолепного чертога, в котором я был.

Но платье мое дней десять хранило тонкий аромат.

До сих пор не могу поверить, что все, о чем я рассказал, в самом деле со мной случилось.

В стране бессмертных

В годы «Кайюань»[185] жил некий цзиньши Чжан Цзо, он часто рассказывал своим близким следующую историю.