— Де-е-е-дааа!!! — заорал мальчишка, едва переступив порог. Взглядом выхватил из полумрака силуэт в кресле-качалке и понизил голос: — Здравствуй, дедушка. Тут один человек тебя, кажется, ищет. Он пришел в пекарню, спрашивал Пьера Делуара, ну я ему, конечно, и сказал, что у нас всякий Делуар — Пьер, правда, дедушка? Со времен моего прапрадеда других имен мужчины в семье не носили. — Он подошел к деду и ласково поцеловал в лысину. — Ладно, я побежал, а то багеты подгорят.

Дверь за ним захлопнулась, хозяин и гость остались вдвоем в выжидательной тишине. Кресло качнулось. Андреу заговорил. Три часа длился его рассказ, и недоверчивое молчание старика постепенно уступило место напряженному вниманию. Увлажнились глаза, всплыли залегшие на дно воспоминания, всколыхнулись былые надежды... и теперь заговорил он. Пьер Делуар отыскивал в памяти, вытаскивал на свет божий, разглаживал и протирал от пыли осколки и обрывки прошлого. Он снова стоял у печи, месил тесто, лепил, обваливал в муке и выпекал ароматные круглые хлебы. Снова радовался как дитя и погружался в скорбные мысли. Неподдельная боль утраты в его глазах подтвердила Андреу, что недаром его отца так любили.

Под квохтанье кур, загоняемых в курятник, спустились сумерки. Наступил вечер. И сын Жоана Дольгута сел ужинать за тот самый стол, за которым шестьдесят семь лет тому назад шутил и смеялся его отец, уже не с одним Пьером Делуаром, но с тремя — дедом, отцом и сыном. Ему открылась незатейливая прелесть простоты — бумажных салфеток, домашнего вина, хлеба с растительным маслом и улыбок без зубных протезов. И на душе стало теплее.

Авроре позвонили из отеля через два часа после того как она попрощалась с директором. Секретарша попросила ее зайти как можно скорее, поскольку месье Боннар желает с ней побеседовать. Он нашел данные, бесспорно касающиеся поднятого ею вопроса.

Встреча заняла весь вечер, зато Аврора вышла от директора, располагая более чем удовлетворительным запасом сведений. Путешествие не прошло впустую. Лакуны в ее частном расследовании заполнились ценной информацией. К тому же она испытала на себе чары Лазурного Берега, который менял оттенки по мере того как ею овладевали все более противоречивые и необъяснимые чувства.

Все, о чем она могла думать, — ужин с Андреу. Ей хотелось сбежать в Барселону и в то же время — остаться. Говорить с ним — не произнося слов. Смотреть на него — не выдавая огня в глазах. Рассказать ему все, что знает, — но лишь выслушав все, что знает он. И еще ей почему-то хотелось, чтобы завтрашний вечер настал прямо сейчас, через мгновение, чтобы не надо было ждать еще целые сутки.

Спустилась ночь.

Аврора лежала в темноте без сна, уставившись в выцветший потолок и бомбардируя его вопросами. Снова и снова прокручивала в голове узнанное сегодня, прикидывала, что еще предстоит узнать. Сопоставляла факты, строила гипотезы, пытаясь определить степень их правдоподобия. Но все это нахально затмевал собой образ Андреу. Она перебирала в памяти подробности встречи, его слова — и словно невидимая пружина скручивалась внизу живота. Странное томление, граничащее с болью, не давало заснуть.

Рассвело.

Цели поездки она практически достигла. Директор отеля пригласил ее позавтракать с ним, но Аврора решила не ходить — слишком уж она нервничает, слишком растерянна. Ей необходимо прийти в себя, подумать. Она позвонила мужу и дочери, надеясь, что разговор с ними принесет облегчение, но стало только хуже. Никому не нужна эта ее борьба за прошлое, никому не интересна эта история, никому... кроме Андреу. В этом они совпадают. Возможно, по иным причинам, но он, как и она, намерен выяснить все до конца.

Закравшаяся было с утра робкая мысль: «А не вернуться ли в Барселону?» — была решительно и бесповоротно отброшена. Аврора хотела знать больше.

Позвонив директору «Карлтона» и рассыпавшись в извинениях, она отменила встречу. Затем быстро приняла душ, натянула купальник, который дома, сама не зная зачем, в последний момент сунула в сумку, и отправилась на пляж искать того, чего еще никогда не искала — ласки... Ласки моря, солнечных лучей, ветра — как же ей всего этого не хватало! Смешавшись с толпой туристов, она бездельничала на берегу, купалась и загорала. Во второй половине дня ее незаметно сморил сон...

Когда она проснулась, солнце уже клонилось к закату. К своему отелю Аврора бежала сломя голову, как девчонка. У нее оставалось два часа, чтобы привести себя в порядок перед встречей. Распахнув дверь номера, она остолбенела. На разобранной постели ее ждала огромная красная коробка, перевязанная золотистой ленточкой.

И что это, скажите на милость? Видимо, кто-то ошибся адресом — это не для нее. Она приблизилась к кровати, затаив дыхание, словно боясь, как бы из коробки чего не выскочило. На карточке, прикрепленной к ленте, стояло ее имя. Несколько минут Аврора приходила в себя, пока не набралась мужества открыть подарок. Медленно и осторожно, чтобы не порвать, развязала бант, который в ее глазах уже сам по себе представлял немалую ценность. Под крышкой, завернутое в шелковистую алую бумагу, лежало черное вечернее платье необыкновенной красоты. К нему прилагалась открытка: «На тебе этот простой кусок ткани обретет королевское достоинство. Оденься в цвета ночи. Сегодня будет луна». И размашистая подпись Андреу внизу.

Аврора в замешательстве не осмеливалась ни вытащить платье, ни предпринять что-либо еще. Восторг и стыд раскачивали ее, как на качелях, туда-сюда, сильнее и сильнее, того и гляди упадешь. С одной стороны, этот широкий, галантный жест приятно щекотал нервы, с другой — мучительно было сознавать, что Андреу прекрасно осведомлен о скудости ее финансов. Может, ему неловко показываться на людях с бедно одетой спутницей, вот он и прислал ей сказочный наряд? А может, искренне хотел преподнести красивый подарок и ничего более? Почему же так трудно его принять?

В конце концов любопытство одержало верх над щепетильностью. Аврора взяла платье и побежала с ним в ванную, где над умывальником примостилось убогое, но все-таки зеркало. Приложила сверху, не раздеваясь, — просто изумительно, и размер ее. До встречи оставался всего час, и она поспешно залезла в душ. Вода текла вялой струйкой, притом ледяная, но за те деньги, что стоила комната, смешно было бы рассчитывать на горячую ванну. Аврора стойко вымылась, а вытираясь, даже стала напевать веселый мотивчик. Она потеряла способность трезво мыслить, зато обрела нечто иное...

Платье сидело как влитое — строгое и вместе с тем не лишенное чувственной дерзости. Корсет соблазнительно подчеркивал округлость груди, юбка струилась до пола по стройным ногам, разрез сзади поднимался до середины бедра — ровно настолько, чтобы и соблюдать приличия и будоражить воображение. Да, платье подошло идеально, будто специально на нее сшито, каждый сантиметр ткани на своем месте. Она себя не узнавала. Женщина, глядящая на нее из зеркала, никак не могла быть той самой Авророй, что носит монашеские юбки с невзрачными блузками. Она смотрела и смотрела, пока наконец зазеркальная красавица не удостоила ее признания.

— Ну и что теперь, а? — насмешливо поинтересовалась она у своего отражения. — Туфли ты какие сюда наденешь?