— Она приехала в Канны с родителями, это был конечный пункт их увеселительного путешествия. Они вообще много ездили по свету. В детстве ее холили и лелеяли как принцессу. Месье Боннар нашел в архивах описание самого роскошного банкета за всю историю отеля — это было празднование маминого дня рождения.

— Там-то они и встретились. Мой отец был среди официантов, обслуживавших то вошедшее в историю отеля торжество. Об этом мне рассказал Пьер Делуар, чудесный старик, они с отцом были лучшими друзьями в те времена. Он еще говорил, что отец с юных лет сочинял музыку...

— Неудивительно, что мама потеряла голову, — улыбнулась Аврора.

— Итак: официант и принцесса. Безнадежно — тем более тогда...

— Пианист и чувствительная девочка, единственный ребенок в семье. Неизбежно — даже тогда.

— Твой дедушка, конечно, видел в нем нищего авантюриста.

— По словам директора, перед отъездом мама подхватила не то ветрянку, не то еще какую-то заразу и последние несколько дней просидела взаперти на строжайшем карантине. Отелем управлял дед месье Боннара, он оставил подробный рассказ об этом. Он заносил в блокнот все, что, по его мнению, заслуживало интереса, — хотел написать роман. Мечта у него была такая — стать писателем.

— У Жоана и Соледад тоже, наверное, была мечта... Выпьем за их любовь.

Они чокнулись и выпили за своих родителей. Подошла жизнерадостная мадам Тету, неся на подносе обжигающе горячий суп.

— Лучший буйабес в наших краях, — торжественно объявила она. — По рецепту моей прабабки. Она своей стряпней завоевала сердце будущего супруга, потомственного рыбака.

Налив понемногу в каждую тарелку, хозяйка поставила супницу на стол и, заметив, как притихли гости, тактично удалилась. Когда она отошла, Андреу тихо сказал:

— В своем отроческом дневнике отец несколько раз упоминает некую мадам Тету. Она была ему кем-то вроде ангела-хранителя, разрешала играть на рояле, который он обожал.

— Меня это не удивляет. Человек, влюбленный в фортепиано, не может без него жить.

— А влюбленный в женщину?

Андреу снова потянулся к ее руке, и на сей раз ладонь Авроры раскрылась навстречу его пальцам. В его глазах плескалось желание. Огонь, бежавший по его венам, по мосту соединенных рук перекинулся и на нее.

Огромная, нестерпимо яркая луна наклонялась все ближе. Из белой она стала охряной, превращая весеннюю ночь в фантасмагорический лунный день. Золотой свет заливал сидящую за столом пару, и море за окном играло расплавленным золотом.

— Мне что-то расхотелось есть, — сказал Андреу, глядя в окно. — Море меня зовет... Что скажешь?

Аврора не ответила. Она предчувствовала, что ночь будет длинной, куда длиннее ее черного платья. Со шлейфом из звезд... и комет, похожих на воздушных змеев...

Андреу незаметным движением положил на стол банкноту, достоинством значительно превышающую сумму счета, который они так и не попросили. Еще на щедрые чаевые хватит. Никто не видел, как они покинули ресторан.

На пляже они, поддавшись порыву, сбросили обувь. Они не знали, куда именно идут, просто шли, влекомые неведомой силой. Им необходимо было остаться наедине. Им хотелось задавать вопросы и впитывать ответы, но потребность слушать тишину оказалась сильнее.

В укромном местечке неподалеку от ресторана они наткнулись на деревянный столик и два стула, потрескавшиеся, покрытые отвердевшим мхом и, казалось, намертво вросшие в песок. Старинный памятник какому-то ужину вдвоем, затейливо украшенный гирляндами водорослей, кристалликами морской соли и окаменевшими моллюсками. Над ним сияние полуночи разливалось с особенной торжественностью, словно сама природа объявляла его священным.

Деревенские петухи нерешительно подали голоса, взывая к рассвету, до которого еще была вечность. Хором завыли обезумевшие собаки, чуя близость непознаваемого.

Залитые лунным золотом, мужчина и женщина на берегу казались мраморными статуями. Андреу положил руку на обнаженное плечо Авроры, и та вновь почувствовала огонь.

— Ты когда-нибудь видел подобное? — шепотом спросила она, не в силах оторвать взгляд от нерукотворного чуда.

— Никогда.

— Я же тебе говорила, что они здесь. Чувствуешь теперь? — Повернувшись к морю, она раскинула руки и закрыла глаза.

— Чувствую... что-то такое, чего никогда не чувствовал раньше.

Он стоял лицом к лицу с женщиной, подобных которой не встречал. Из лунного диска на две статуи у берега сыпалась сверкающая космическая пыль. Он и она. Мрамор, охваченный пламенем.

Медленно, нерешительно его пальцы обвели контур ее лица, словно опасаясь стереть его неосторожным жестом. Наклонившись, он чуть коснулся губами ее трепещущих век. Музыка тишины навязывала свой неторопливый ритм.

Он боялся нарушить эту гармонию, боялся, как бы его неистовая страсть не вырвалась на волю прежде времени, но руки более не подчинялись голосу рассудка. Пальцы сами собой заскользили по шелковой коже лебединой шеи — вниз, к краю декольте, обожгли лаской нежную округлость груди.

Аврора была не в силах пошевелиться, не в силах даже открыть глаза. Из-под осторожных пальцев над корсетом наслаждение волнами разбегалось по всему телу, достигая самых потаенных глубин. Они еще даже не целовались, а у нее уже кружилась голова. Остановить его она не могла. Несомненно, довольно было бы одного ее слова, движения или взгляда, чтобы он отступил, но ее желания вышли из повиновения — расправив крылья, они воспарили над тюрьмой здравого смысла. Счастье первого полета... прочее не имело значения.

Руки Андреу через тонкий шелк платья превращали ее тело во что-то иное. В палящее солнце под лунным светом полуночи. В живые, дышащие клавиши. В рояль. Несравненный пианист извлекал из него симфонии, равных которым не услышать на лучших концертах мира.

Ее губы жадно искали его рот и были встречены ликованием; смешивая дыхание, они стирали границы, узнавая — овладевали, подчиняли себе пространство, вытесняя ненужные слова, вкушая нектар и амброзию неизведанных сфер. Кто они? Андреу и Аврора или Соледад и Жоан? Одна страсть, одна нежность на все века — в одном поцелуе, в одном бесконечном мгновении.

Они целовались и целовались, до исступления, до крови на губах, и, стоило на миг прерваться, как ненасытная жажда вспыхивала с десятикратной силой, заставляя крепче сомкнуть объятия.

Только когда стихло небесное безумие и тьма окутала их прохладным покрывалом, неистовство сменилось тихой нежностью, и, молча прижавшись друг к другу, они встретили ночь. В окнах ресторана давно погас свет. Все вокруг было погружено в сон — все, кроме двоих на морском берегу.

По дороге в отель Андреу вел машину одной рукой, другой обнимая Аврору за плечи. Родители были где-то совсем рядом. Аврора просила высадить ее у пансиона, но он не находил в себе сил с ней расстаться. Ни на кого не глядя, в состоянии, близком к трансу, они пришли в «Карлтон» и поднялись в номер 601. Никто и ничто не могло их сейчас удержать. У двери Андреу снова поцеловал ее — на сей раз нежно и осторожно.