такой милой девушке? Он, наверное… сущий глупец. Но… может, все не так?

Я села прямее. Ее реакции начинали уже пугать. Женщина выглядела уж слишком расстроенной и глаза ее бегали, будто она панически пыталась охватить разумом всю ситуацию, имея столь мало данных. Нужно было что-то с этим делать, и я решила идти напрямик:

— Вы меня простите, но почему это вас так волнует?

Марианна вздрогнула, удивленно посмотрела на мня, потом отступила, успокаивающе подняв перед собой руки:

— Прости. Я просто пыталась помочь. Мне нужны счастливые сотрудники, а ты совершенно не выглядишь счастливой, — она снова улыбнулась, в этот раз виновато. — Но ты права, это не мое дело. Я… пойду, пожалуй. А ты не расстраивайся, все образуется. Просто слушай свое сердце.

Я невольно хмыкнула, снова расслабляясь:

— Вы не первая, кто дает мне такой совет.

Ее улыбка стала доброй, даже слегка задорной:

— Значит, это очень хороший совет. И стоит его послушаться?

Я неопределенно качнула головой и вернулась к бумагам, дав понять, что разговор окончен.

Но ее слова окончательно выбили меня из равновесия. Та часть меня, что хотела верить Нейтану, уцепилась за них, как за спасательный круг. Что, если я действительно должна попробовать? Что, если он действительно говорил правду?

Я дала себе мысленную пощечину. Сколько раз нужно наступать на одни и те же грабли? Сколько нужно разбивать себе сердце, чтобы выбросить его из головы? Разве одного раза было недостаточно? Я качнула головой, пряча лицо в руках.

И все-таки, я люблю его.

Отступление 8

Тэсс вернулась в особняк глубокой ночью. Едва ступив на толстые ковры, стащила сапоги, чтобы стать как можно более беззвучной и честно попытаться пробраться в отведенную ей комнату незамеченной. Сейчас в ней было сложно узнать саму себя — спутанные волосы без укладки, одежда помята, а на лице ни капли макияжа. Она кралась по коридорам, как мышь в доме, полном котов, как бы каламбурно это не звучало, и вздрагивала от каждого шороха. В сознании далеким эхом звучали слова Мелинды — знакомой ведуньи, к которой она отправилась сразу после того, как Нейт унесся вслед за своей возлюбленной. Тогда ее интересовал только один вопрос: как скоро она умрет. Но Линда позволила выдохнуть спокойней, сообщив, что Нейтан не станет ее убивать при первой же возможности, хоть вероятность этого и довольно высока. Впрочем, остальной монолог ведуньи вызывал лишь чувство страха и осознания собственной глупости. «Если нити падут, будет война, которая оставит после себя реки крови и горы трупов». И в этой войне Тэссра будет первой, кто погибнет.

Энергикам всегда было сложно признавать поражения. Отдавать то, что они считали своим. Обостренное чувство собственности, привитое вековым подчинением людей и генетическая гордыня, не позволяющая сознаться даже самому себе, что кто-то в чем-то может оказаться лучше. Что они тоже могут ошибаться.

Дверь в комнату Нейтана была непривычно открытой. Ну, почему именно сегодня? Когда ей так нужно прошмыгнуть незамеченной.

Осторожно заглянув внутрь, девушка обнаружила кота стоящим у окна, спиной к двери. Тонкий лучик надежды пробрался в сознание и она, поудобнее перехватив сапоги, как можно более осторожно шагнула вперед.

— Тебе не кажется, что ты что-то в этой жизни делаешь не так?

Его до ужаса спокойный голос заставил ее замереть на середине движения, с поднятой для нового шага ногой и заполошно оглянуться. Нейтан все еще стоял у окна и не шевелился, словно ей просто послышалось. Но ей не могло послышаться. Еще несколько секунд поколебавшись между идеей сбежать и мыслью о смирении, брюнетка встала на обе ноги и повернулась к нему.

Судя по всему, парень как-то уловил ее движения, потому что все так же не оборачиваясь продолжил:

— Мы были дружны с тобой, помнишь? Ты приходила к нам время от времени, выполняла мамины заказы. Я помню, мне было семь, когда ты появилась здесь впервые. Грациозная, уверенная, свободная. Довольно долго ты была для меня идеалом, к которому я стремился. Ты была в отличных отношениях с матерью, она даже позволяла тебе махать мне рукой, когда я наблюдал за вами из окна. Тогда я просто радовался, но сейчас мне стало интересно. Почему? Почему моя матушка, так рьяно контролирующая меня и мои знакомства, позволила кому-то наладить контакт с ее ребенком? Да не просто кому-то, а энергику?

Он говорил, и по мере его речи она все сильнее застывала, становясь похожей на фарфоровую фигурку, словно его несуществующий взгляд смотрел прямо в ее несуществующую душу. И каждое его слово почему-то било больней, чем это мог бы сделать кулак. Нейтан ненадолго затих, потом заговорил снова, чуть громче:

— Я помню, мне было четырнадцать, когда ты впервые коснулась меня. Я сидел на дереве в саду, скрытый кроной, а вы с матерью расположились в беседке неподалеку. Думаю, она не знала, что я там. А ты — да. Я помню твой взгляд, когда ты потянулась ко мне, несмело, осторожно, словно бы смущенно. И я открылся тебе. Позволил брать, сколько захочешь. Тогда ты могла выпить меня до дна.

Нейтан снова замолчал, вздохнул и коснулся кончиками пальцев темного стекла перед собой. Это его незначительное движение словно привело ее в себя, позволило отмереть и снова начать дышать. И даже решиться открыть рот:

— Так почему…

— Почему я больше не позволяю себя касаться? — он все же развернулся, улыбаясь какой-то вдумчиво печальной улыбкой. — Все просто, Тэсс. Ты разрушила мою жизнь. И продолжаешь разрушать. Каждым своим вдохом ты убиваешь меня. Это началось тогда, когда ты нашла меня у Лианы. Когда забрала меня домой. Ты ведь могла оставить меня. Ты могла сказать «живи». И тогда я все еще был бы твоим. Твоим другом, открытым для тебя без остатка. Но ты решила иначе. Ты знаешь, что Беартису пришлось сопровождать меня сегодня?

Столь резкий переход заставил девушку вздрогнуть и посмотреть на него слегка недоуменно. Но она тут же опустила взгляд:

— Прости. Я… Я не думаю, что… — она снова замялась. Это так сложно, так чертовски сложно, признавать свое поражение. — Я уеду, Нейтан. Мне больше не стоит оставаться здесь.

Парень окинул ее задумчивым взглядом, подмечающим каждую лишнюю складку на том подобии одежды, которое она носит, и опустился в кресло:

— Что произошло? — спрашивал нейтрально, но так, что было