И была, что называется, «поймана за руку» в самый момент покушения. Владимир хотел немедленно зарубить ее мечом, но не смог этого сделать на глазах их сына, малолетнего Изяслава. Предание дополняет, что будто бы Изяслав даже попытался защищать свою мать, что, вообще-то, вполне возможно. Итак, князь удержал свой гнев и созвал бояр и воевод, испрашивая их совета, как ему поступить. Кстати, такой поворот событий – обращение к совету властной элиты государства, скорее свидетельствует о том, что все же имелся заговор[34]. Совет рекомендовал князю Владимиру свою жену миловать, но от себя удалить, для чего восстановить ее «отчину», т. е. Полоцкое княжество, которое на тот момент было упразднено. Никоновская летопись сообщает, что совету Владимир Святославич внял. Правда, спешить с восстановлением Полоцка не стал, а сослал Рогнеду и малолетнего их сына Изяслава в выстроенную в земле дреговичей (в современной Белоруссии) крепость, названную Изяславль. Тем не менее, Изяслав, которому исполнилось всего-то семь лет, будет утвержден князем восстановленного Полоцкого княжества. И хотя Изяслав – сын Владимира Святославича, но наследники Изяслава, владевшие Полоцким княжеством, будут, единственные на Руси, вести свое родословие по «женской линии», через Рогнеду от убитого князя Рогволда. И династия будет называть себя не Рюриковичами, а Рогволдовичами. Вражда их с родичами-Рюриковичами будет непримиримой.

Увидела ли сама Рогнеда возрожденный Полоцк, была ли там – неизвестно. Судьба ее после 987 года словно бы истаивает во времени. Тверская летопись проговаривает, будто бы Рогнеда в первый год XI века приняла монашество под именем Анастасии. В Изяславле, где она жила, был основан монастырь, в нем она и окончила свои дни. Возможно, пострижение было связано с кончиной Изяслава. Иная версия, очевидно легендарная, связывает уход в монастырь Рогнеды с тем, что Владимир перед принятием христианства и вступлением в брак с базилиссой Анной, сестрой Василия II Булгароктона, настоял на разводе, предложив ей взамен брак с любым из своих сподвижников. Предание ставит вопрос о вероисповедании Рогнеды. Очевидно, на 980 год она все же была язычницей. Маловероятно, чтобы она в период «обновленного язычества», в первые восемь лет княжения Владимира Святославича, зная крутой, доходящий до свирепости нрав своего супруга, вдруг приняла христианство. С другой стороны, характер самой Рогнеды был гордым, строптивым и злопамятным, при том, что Владимира она вряд ли любила, а потому вряд ли по доброй воле приняла христианство после 988 года. А самому Владимиру вряд ли так уж нужно было изменение веры той, которая удалялась навсегда из его жизни в далекий, затерянный в лесах вокруг Свислоча Изяславль. Судьба Рогнеды никак не может быть названа счастливой – не случайно в народных преданиях она получила прозвание «Горислава».

Впрочем, Ярослав Мудрый – тоже сын Рогнеды. Сколько надежд вкладывал Владимир Святославич в брак с базилиссой Анной! Какие грандиозные перспективы прозревал от брачного объединения с Македонской династией византийских императоров! Но идея русско-византийской династии окажется лишь фантомом. Ведь именно Рюриковичи автохтонной Ярославовой линии, умножаясь из поколения в поколение, заполнят престолы всех русских уделов, а в побочных ветвях создадут знаменитые аристократические роды; и именно потомки Ярослава Мудрого проведут Русь через множество испытаний и катастроф к возрождению, к созданию Московского царства. Завязки поразительных исторических сюжетов оказались заложены в тот ужасающий день, когда горел, погибая, Полоцк; когда Добрыня (тот самый, которого былины затем представят воплощением благородства) будет отдавать приказ варягам зарубить мечами ее отца, мать и братьев; когда отравленный оскорблениями, явными и мнимыми, опьяненный первым в своей жизни крупным сражением, Владимир овладевал тщетно сопротивлявшейся Рогнедой.

С взятием Полоцка все карты были раскрыты – отступление для Владимира Святославича было невозможно. К исходу года, начало которого он провел еще в Скандинавии, он мог либо погибнуть, либо стать главой Киева и всей Руси. Не задерживаясь на берегах Западной Двины, армия, возглавляемая Владимиром Святославичем и Добрыней устремилась к Смоленску, а оттуда – вниз по Днепру, на Киев. По пути в нее вливались все новые и новые отряды с союзных окраин.

Ярополк Святославич оказался слишком самонадеян. Победа под стенами Овруча, нет сомнения, грандиозная, не просто им и его окружением преувеличивалась, но, судя по всему, абсолютизировалась. Иначе говоря, им казалось, что вопрос с сепаратизмом разрешен окончательно или, во всяком случае, на очень долгое время. Масштабную интригу новгородцев по возрождению оппозиции Киев либо проглядел, либо счел делом несерьезным. О возвращении своего брата Владимира, и не одного, а с дружиной, Ярополк Святославич не мог не знать: на берегах Волхова все же были и сторонники Ярополка, и его соглядатаи. Кто-то должен был информировать о том, что происходит на далеком севере Руси, о том, что там, фактически, совершен переворот. Значение Полоцкого княжества понимали хорошо – не случайны же слухи о сватовстве к Рогнеде, однако и здесь не видно необходимой решительности. Очевидно же было, что Полоцк в контексте интересов Киева и тех авансов, которые выдавались Ярополком клану Рогволда, становился фактически основным форпостом власти великого князя на Западе и Севере. И очевидно, что в случае возобновления войны именно Полоцк станет тем, на кого прежде всего будет направлен удар новгородцев. А то, что война неизбежна, Ярополк опять же не мог не понимать – о прибывшей в Новгород варяжской дружине ему не могли не сообщить. Зачем нужна дружина, как не для войны? Новгородцы не из тех, кто будет содержать дорогостоящих воинов только из статусных соображений, и не из тех, кто станет воинов кормить даром. Текст Нестора позволяет сделать вывод, что князь Рогволд, понимая опасность ситуации, поспешил дать согласие на женитьбу своей дочери с Ярополком и, конечно, был уверен, что киевляне окажут Полоцку всемерную помощь. В Киеве обещали (ведь Рогволд дерзко отказал Добрыне именно в расчете на киевлян), но не спешили с реализацией своих обещаний. Если бы Ярополк немедленно собрал войска и с ними бросился на защиту Полоцка, то, как говорится, «возможны варианты». Скорее всего, провинции попридержали бы свои отряды, ожидая, кто возьмет верх в боях на Западной Двине. И не факт, что в создавшейся ситуации Новгород один, даже при наличии варяжской дружины, решился бы на агрессию против Полоцка. Правда, не факт, что и Ярополк решился бы от стен Полоцка двинуться к берегам Ильмень-озера и Волхова. Скорее всего, возникла бы патовая ситуация, которая могла разрешиться фактическим отделением Новгородской земли от Руси. Для Ярополка, как и для Владимира, – не самый лучший вариант, но и явно не худший. А могло быть и так, что окраины, устрашенные решительностью Ярополка, переметнулись бы одна за другой, в его стан. Не опасаясь возможных ударов с