– Что бабушка Светланы видела тех же людей в квартире Тихонова в ночь, когда убили Лидию Полежаеву.

Вячеслав Алексеевич вскинул брови и удивленно уставился на дочь, потом опустил голову.

– Жаль, что у меня много работы. Хронически не хватает времени…

Дайнеку эти слова задели, и она сказала с упреком:

– Я так хотела, чтобы ты позвонил и хоть немного побыл со мной.

– Прости, сейчас не могу.

Она грустно кивнула и, чтобы слезы не потекли по щекам, посмотрела на потолок. За это время на третьем этаже раздались шаги нескольких человек. Когда она снова перевела взгляд на отца, заметила на его лице нетерпение.

– Торопишься?

– Нет, – поспешность, с которой он ответил, только подтвердила ее догадку.

– Вчера я была в «Литературном вестнике» у Музычко.

– Зачем?

– Чтобы кое-что уточнить. Узнала, кто хозяин газеты.

– И кто он?

– Ефременко.

Дайнека смотрела на отца, ожидая какой-то реакции. Он будто угадал, что еще она хотела ему сообщить.

– То, что он инвестор сериала, я узнал еще на прошлой неделе.

Было видно: он не придавал этой истории особого значения. Дайнека смирилась с его отношением к ней и с тем местом, которое он отвел ей в своей жизни. Когда она училась в школе, это место называлось «камчаткой».

– Когда заканчиваются твои каникулы? – Вячеслав Алексеевич посмотрел на часы.

– Через неделю.

– Тебе, наверное, деньги нужны?

– На карточке их достаточно. Будут нужны – пойду в банкомат.

Наступил момент, когда ему осталось ее чуть-чуть пожурить и уйти. Дайнека научилась его понимать.

– И все-таки я хочу тебя попросить. Будь осмотрительней.

– Хорошо, папа. Буду.

Он направился к выходу, и она грустно проводила его глазами. Сейчас закроется дверь, и они не увидятся целую вечность…

– Забыл! – Он обернулся. – Совсем забыл рассказать.

Дайнека на глазах ожила и подбежала к нему. Он обнял ее.

– Ты просила найти того старика…

– Жив? – У нее перехватило дыхание. – Неужели он жив?

– Жив и здоров. – Вячеслав Алексеевич достал из внутреннего кармана бумажку. – Исаев Прохор Федотович, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, родился в селе Муртук Манского района. В настоящее время проживает в деревне Большая Кисленка Тверской области.

– Это далеко? – спросила Дайнека.

– Километров двести, может, чуть больше.

– Мы поедем туда? – Она обняла отца и заглянула ему в лицо. – Ты меня отвезешь?

– Отвезу. Может быть, завтра. Сейчас мне нужно идти, я тороплюсь. – Он снова посмотрел на часы, и она поняла, что теперь точно придется прощаться.

Он вышел из квартиры и быстро зашагал вниз по лестнице. Дайнека закрыла дверь, прошла в гостиную и увидела, что он забыл ключи от машины, схватила их и кинулась к двери. Распахнула ее и увидела отца у соседней квартиры, на пороге которой стояла Нина. Увидев Дайнеку, оба растерялись и замерли.

– Вот, – Дайнека протянула ключи. – Ты забыл.

Вячеслав Алексеевич забрал их и осторожно заметил:

– Я привез лекарство для Эльзы Тимофеевны. Чуть не забыл занести…

Дайнека знала, что он ей соврал.

Село Муртук

декабрь 1947 года

Картошка снова не уродилась, второй год подряд. В декабре отменили карточки, но хлеба больше не стало. Чистовитинские мужики, работники леспромхоза, надумали ехать домой. Манечка собрала матери кое-каких гостинцев: сахару головку, мешочек муки, чаю и конфет-подушечек для ребят. Сыну оставила только горстку. Выдавала по одной каждый день.

Проня редкий вечер не приходил. Иногда приносил Мане подарочки. Митенька привык к нему, будто к родному, и только он появлялся, с разбегу бросался навстречу, и тот подхватывал его единственной рукой, побросав на пол кульки и мешочки.

К Марии Саввичне Манечка ходила каждое воскресенье. Садилась с Митенькой за большой теткин стол, ела вместе со всеми, пила чай. Когда домашние расходились, она подолгу рассуждала с теткой о Проне.

– Хороший Проня мужик, – говорила Мария Саввична. – Добрый.

– Хороший, – вторила Манька.

– Жалеет тебя.

– Жалеет…

– Что ж ты? – Тетка заглядывала ей в глаза, стараясь уловить ее настроение. – Или не нравится?

– Нравится. Хороший мужик.

– Замуж не звал?

– Нет, не звал.

– Зачем тогда ходит? – разводила руками тетка.

Манька и сама понимала, что Проня со всех сторон положительный. Таких, как говорили в деревне, днем с огнем не найти. Особенно теперь, после войны. Но он никак не намекал, что у него на уме.

Однажды в воскресенье Манечка собиралась идти к тетке. В дверь постучали.

– Не заперто!

Первым в комнату зашел дядя Коля, за ним – Мария Саввична, последним переступил порог возчик Проня. Маня сидела на корточках перед сыном до тех пор, пока не сообразила, что Проня пришел свататься.

Накинула скатерть на стол, принесла из сеней капусту и соленые огурцы. Дядя Коля выставил неполную четверть самогона. Тетка достала из-за пазухи пироги. Сели. Дядя Коля разлил самогон, встал и первым взял свою кружку.

– Ну, вот, племянница, пришли тебя сватать. – Он указал на Проню. – Правильный мужик, все сделал, как надо. К родственникам пришел, дозволения попросил. Мы-то не против, а как тебе порешить – дело твое.

Дядька потянулся, все чокнулись, выпили и стали закусывать.

Манечке кусок в горло не лез. Взглянув на нее, Проня встал, одернул пиджак и пригладил рукой волосы.

– Предлагаю тебе, Мария Петровна, законный брак. Сына твоего буду любить как родного.

К нему подбежал Митенька, прижался и стал смотреть на мать. Тетка и дядя Коля тоже смотрели, ожидая, что она скажет.

Манечка поставила кружку.

– Ну? – спросила Мария Саввична. – Как порешишь?

– Спасибо тебе, Проня, и вам, дорогие родные.

Проня не утерпел:

– Пойдешь за меня?

– Пойду, – Манечка смиренно опустила глаза.

– Свадьбу сыграем на Рождество, – сказал дядя Коля.

* * *

На Новый год в леспромхозовском клубе проводили собрание. Вместе со взрослыми позвали ребят. Поставили елку, украсили картонными игрушками, шарами и стеклянными бусами. Митенька пришел в костюме богатыря: в сапожках и плаще, сшитых из красного ситца, с деревянным мечом, который выстрогал Проня. Манечка удивлялась: и как только умудрился с одной-то рукой.