Ужас парализовал меня. Я пытался хоть что-то сказать, но моё тело не слушалось. Руки дрожали.

Безумие.

Она наклонилась, снова светя мне в глаза. Улыбнулась.

– Милый?

Улыбка исчезла. Ей стало страшно.

И вдруг уже – нет.

Она снова улыбнулась.

Мама выронила фонарь. Теперь он был направлен куда-то в сторону. Я упал на пол, стукаясь головой о кафель, и почувствовал, как в меня вонзается кухонный нож. Врезается в кожу. Я ощутил тепло, как из раны льётся кровь.

– Милый, ты что, всё ещё жив?

Её руки синие. И лицо тоже. Черви поедают её глаза.

– Почему ты жив, а я – нет?

Ещё удар. И ещё.

Я закричал. Она вонзала нож раз за разом, продолжая улыбаться. Я посмотрел на своё тело – оно было всё в крови. Она сочилась из ран, и я ничего не мог поделать. Я чувствовал лишь адскую боль, пронзающую меня насквозь.

Нож вонзился ещё раз.

Она уже не говорила. Просто кромсала меня. Мне казалось, она режет меня на куски. Я ощущал, как вываливаются органы.

Я умер.

Но испытание не было закончено. Раны затянулись, и мать перерезала мне горло.

И снова всё проходит, я снова открываю глаза – и вижу её мертвое лицо. Но она вырезала мне глаза…

Я снова очнулся. На этот раз она швырнула меня лицом в пол и пыталась вырезать позвоночник. Кухонный нож вонзался всё глубже, и с каждым разом я слышал хруст, и мой собственный крик казался таким приятным по сравнению с этим мерзким звуком от ломающихся костей. Я чувствовал, как они крошатся, царапая мясо и кожу, я чувствовал всё, абсолютно каждое движение.

Умирал.

И так. Каждый. Раз.

Я не знал, сколько это длится.

Мама… мама. Я заслужил? Это оно? Возмездие? Ты хотела бы этого? Ты бы так поступила?

Я открыл глаза. Она вонзила нож в каждый мой палец. Отрезала их…

Снова смерть. Снова воскрешение. Мгновенное.

Нет, это не моя мать.

Это что-то иное.

Женщина снова принялась выковыривать мне кишки. Я кричал и молил остановиться. Мне было так больно. Страдания – невыносимы. В моём теле больше не оставалось меня – только скопление адской боли, крови, перемешанной с осколками костей, лопнувшие вены, вытекающая жизнь. И я ничего не мог сделать.

Я чувствовал только то, как громко хрустят кости, как мелодично хлещет кровь и как жалко я плачу, кричу, умоляю.

Мёртвая женщина делала меня мёртвым из раза в раз. Каждую секунду. У меня не было передышки, меня не принимала в объятия смерть – лишь на мгновение.

И спасения не было нигде.

Даже в собственном крике.

Волк

– Генри. Генри пропал.

Я уставился на вошедшего в комнату Аарона. Он стоял в двери и впервые выглядел не сосредоточенным и спокойным, а растерянным и сердитым.

– Его нет. Нигде. Как сквозь землю провалился! Что мне, чёрт побери, делать?

Поднялась такая суматоха, какой не было с самого пожара. Мы бродили по острову с фонарями, заглядывали в щели у прибрежных скал, но не нашли даже трупа.

Он пропал.

Странные события обрушивались на наши головы со стремительной скоростью.

Генри Лаллукка не сбежал. Он исчез.

А отсюда не исчезал ещё никто.

«Да что не так с этой школой?» – писал я в своём дневнике уже утром, когда поиски прервали. «Ах, точно. Абсолютно всё».

Но больше всего меня мучил один вопрос.

Пропал он или же его устранили?

Ответа не было.

Конь

– И куда он мог деться? Он что, снова издевается над всеми нами? В этот раз прятки закончатся плачевно. – Аарон светил фонариком вокруг, будто пытаясь обнаружить затаившегося в траве Генри. – Полный идиот… Да где он может быть?

Я задумался. На ум пришло кое-что глупое, и я известил об этом беспокойного брата:

– Я иногда видел его, прячущегося в кустах напротив пляжа. Мы туда ходим иногда с ребятами, да я и один хожу, а он… наблюдает. Всегда делал вид, что не замечаю его, так как не хотел обижать.

Разумеется, я не считал, что Генри скрывается в кустах. Если уж на то и были причины – прятаться так долго, что даже невозмутимая скала в виде Аарона начала волноваться открыто, то вряд ли старший брат не отыскал бы своего младшего.

Старшие братья…

Я вздохнул. Моё предположение, кажется, совсем немного позабавило шведа, и я был рад этому. Хотя бы на секунду отвлёк его от мрачных мыслей. Что с ним случилось что-то очень плохое. С Генри.

Они ведь так часто ходили вместе, такие непохожие, совершенно. Вечно ворчали друг на друга или даже ссорились – по пустякам, конечно, но я знал, что Аарон, будь Генри в беде, вытащил бы его оттуда хоть зубами.

Ведь он был старшим братом.

А я знал, что это значит.

Конечно, старшие братья бывают разные. Некоторым плевать на своих младших – слишком большая разница в возрасте, и оттого совершенно разные жизни, чтобы хоть немного интересоваться проблемами родственника. Защищают они друг друга изредка либо только потому, что являются одной семьёй. Словно по обязанности.

Но в случае с Аароном – ему явно было трудно не замечать жизни брата. Я не знал, выросли ли Лаллукка и Мейерхольд вместе или вдали друг от друга, но теперь уж точно не представлялось возможным двум бессмертным родственникам жить порознь.

Бессмертием заражались, как болезнью. Неким ударом, необъяснимой инфекцией, только передававшейся не воздушно-капельным путем. Просто кто-то оказывался, как говорят, «не в том месте и не в то время», и зачастую, когда люди были в какое-то время и в каком-то месте вдвоём или втроём, заражались бессмертием все. Но, конечно, бывали и исключения: кто-то получал силу, а кто-то – нет. Почему? Необъяснимо. Непонятно.

Легко на самом деле отмахиваться этим – ничего не ясно, ничего не знаем.

Но люди действительно не могли ничего объяснить. Только строили предположения, догадки. И ничего определенного. Было ли легко жить с этим? Сомневаюсь. Утверждали, что у родственников, особенно братьев и сестер, оказавшихся вдвоём в том самом «ненужном» месте и в «ненужное» время, шансов заразиться обоим было намного больше, чем у простых знакомых или друзей. Гены? Возможно. Этого не знал никто.

Может быть, если наш мир просуществует достаточно долго, учёные найдут ответ. Не всё же сразу.

Я шёл за Аароном, изредка слыша крики других людей из поискового отряда, но в основном было тихо. Это и понятно: Генри бы позвал на помощь, если бы свалился куда-то, сломав ногу, или что-то в этом роде. А если он без сознания или того хуже…