— Не преувеличивай, я в этом бизнесе много лет, кого только не видела. Но главное, она же отдаётся тебе взглядом!

— Лу, она мне не только взглядом отдавалась, как ты понимаешь.

— И поправилась, была худая, как щепка.

— Почти семь килограмм. Каждое утро — кулёк выпечки из французской кондитерской, горячий шоколад с маслом, просто масло в замороженных кубиках, еда каждые два часа. Но она у меня теряла почти килограмм за ночь, и днём…

Она расхохоталась:

— Ну, Олег! У меня нет слов. Знаешь, я бы на твоём месте послала этот снимок в Плейбой. И подпись — моя девочка.

— А что, и пошлю. Пусть завидуют мужики. Только подпишу — моя Катя. Девочкой я её не называл, хотя она подросток, по сути. Ты понимаешь, почему.

— Позовёшь на свадьбу?

— Я не женюсь, Лу. Могут ведь в любой момент упрятать за решётку, зачем её связывать. Но мне нужно, чтобы она была рядом.

— После этой фотографии я тебя и отговаривать не стану.

— Я посплю ещё до поезда, Лу.

— Машина будет ждать тебя. Но звони, не пропадай!

— Да, Лу! Квартиру Сома я куплю у тебя, мне же негде жить в Питере. Моя, старая — это склад пока. Не возражаешь?

— Я дам тебе запасной ключ и позвоню Алексею, он всё сделает. Я рада, что могу тебе помочь!

Катя сидела в тёмной комнате. Хотя, в городе не бывает такой непроглядной темноты, как на Острове. Фонари, рекламы подсвечивают небо, и оно отдаёт свой свет ночным окнам. И луна, главное, луна.

Катя не отрывала от неё взгляда. Сна не было в помине. Олег, Олег, Олег! И море перед глазами, и он несёт её к себе на руках. Словно слышала его голос:

— Ты не представляешь, лягушонок, какая ты сладкая, когда сонная…

Поплакала, глядя в окно. Потом легла, не раздеваясь.

Утром выпила кофе. Есть не хотелось, какая-то незнакомая тошнота. Подумала, наплакалась вчера. Надо поесть, хотя бы яичницу.

Яичница полетела в раковину. Неужели — беременна? Что же будет?! И Луиза, не спрашивая, отправит на аборт, и Олег, ему это ни к чему, конечно. А уж мама, она меня просто убьёт.

Не скажу никому до последнего. Я хочу этого ребёнка!

Маленький Олег, какое счастье, Господи! Будет, для чего и для кого жить…

Надо позвонить маме. Но что я ей скажу? Дождусь звонка от Олега. Пусть он позвонит, услышать его голос!

И весь день — от дивана к раковине, от раковины к дивану. Нашла спрятанный от мамы тест в книге. Можно было не проверять, и без него чувствовала. Сказать ему, если позвонит? Нет, ни в коем случае.

Он даже спрашивать не станет — хочу, не хочу, посадит в машину и отвезёт в клинику. Никому не скажу. Как же мне плохо…

Переоделась. Ночная рубашка, девичья ещё, любимая, в пол, с разноцветными маленькими цветочками в зелёной листве. Зелёная отделка, тесёмки. Длинный уютный халат. Это согревало так же, как стены родного дома. Легла поверх одеяла.

Телефон весь день из рук не выпускала и на ночь положила рядом с подушкой, он молчал. Рвота прошла, поташнивало немного. Ничего не ела весь день.

Долго не могла заснуть, ждала звонка. Потом решила, какие звонки! Про звонок — это он так, смягчить расставание. Вещи свои отвёз домой, чемодан Луизы забрал. Оставил два конверта. Она уже запуталась, когда какой открывать, если не будет звонка.

Но звонок был! Она проснулась — звонок звенел и звенел настойчиво. Замолкал на секунду и звенел снова.

Она судорожно искала телефон. Он на полу, но молчит. Это дверной звонок!

Метнулась к двери, открыла — Олег! От неожиданности попятилась, давая ему войти, пока не уткнулась в шкаф. Он зашёл с волной холодного осеннего воздуха.

— Не подходи, простудишься. Ну! Не вижу радости! И не слышу. Если бы ты не плакала, я бы решил, мне тебя подменили. Иди ко мне, маленькая. Ты не ждала меня, хотела, чтобы я исчез из твоей жизни? Нет. Так что ты плачешь?

— Я думала, ты не вернёшься.

— Если бы не смог вернуться, позвонил. Я же сказал тебе!

— Я думала, ты просто так сказал, чтобы я отвязалась. Я не верила, что ты вернёшься!

— Размечталась! Ну, пойдём. Есть хочу — зверски. Ты умеешь глазунью? Чтобы желтки не расплывались?

— Нет, наверное.

— Я тебя научу. Есть большая сковородка?

— Внизу, в ящике.

— Что ты ела вчера? Ничего не тронуто из продуктов. Сколько тебе яиц?

— Потом, я не ем так рано.

— Ладно, мне — три. Смотри, учись. Думаешь, я всегда сам буду жарить себе яичницу?

От одного взгляда на сковородку ей опять стало плохо, и она выбежала из кухни.

Начинаются фокусы. Это потому, что у себя дома, и почти три дня без меня. Надо срочно посмотреть, в каком состоянии квартира и забирать её отсюда.

Я её живо отучу и от фокусов, и от слёз. Она думает, что это так, разговоры. Нет, надо отшлёпать один раз хорошенько. И в ванную посадить на часок. А можно на два, чтобы наверняка!

Но это я сделаю на своей территории. А пока расскажу ей, что я её просто перекупил. И теперь могу делать с ней всё, что захочу. Слушаться будет, как миленькая! Я скажу, сколько заплатил. Будет ходить по половичке!

Ел один на кухне и злился. Она должна сидеть напротив и смотреть ему в глаза! Привычно убрал за собой со стола и вернулся в комнату.

На диване сидела заплаканная женщина в нелепом халате, из-под воротника виднелись тесёмки ночной рубашки. И старые тапочки на ногах, и растрёпанные волосы…

И мысль — похоже, он поторопился. Его царевна-лягушонок осталась на золотом песке невозвратно потерянного Острова. Нет, он этого не допустит. Заберёт из этого дома сегодня же!

Никаких тапочек и халатов! Тем более, ночных рубашек. И сколько можно плакать! Сейчас он обнимет её, почувствует всю…

Может не сомневаться, он покажет, как надо себя вести и кто её хозяин. И что она его собственная до последней клеточки. Если она забыла, он напомнит.

— Ну! Не вижу радости. И не слышу! Иди ко мне. Господи, сколько на тебе одёжек! Не перестанешь реветь, я уйду. Ты не рада мне?

— Что ты! Я так боялась, что ты больше не придёшь!

— Размечталась. Садись и слушай внимательно. Я тебя выкупил! Насовсем. Навсегда. Ни один Луизин мальчик не притронется к тебе, и вообще никто. Только я один. Поняла?

Она смотрела на него и молчала. Слов не было. Он вернулся! Это было важней всего. У женской логики свои приоритеты.

— Если бы ты знала, как мне досталась! Я, конечно, пытался доказать, что от тебя одни убытки, правда же! Что ты скелетик голубенький, и груди у тебя нет, практически. И в постели ты жалкий лягушонок.