Летчик почувствовал, что проголодался. Действительно, последний раз они ели еще в лесу, прикончили на двоих последнюю банку тушенки без хлеба. Вряд ли это можно было назвать обедом.

Он подумал, что вообще-то непорядочно оставлять Лизу одну в отеле, без денег, такую же голодную, как и он, но бежать за ней и вести ее в кафе вместе с Марией – об этом не могло быть и речи. Он уже четко решил, как будет вести себя с девушкой, которая может принести ему счастье.

– Хотите, поедем на машине, но можем и пройтись, – предложила Мария, раскрасневшись от радости.

Она сама не знала почему, но Игорь ей нравился. В нем было что-то от настоящего мужчины – во всяком случае, в ее представлении.

Очаков, 1895 г.

Генрих Штерн мирно пил чай из стакана в серебряном подстаканнике, купленном на аукционе за немалые деньги, и перелистывал книгу о скифских царях. Он думал о том, что на античных вещах из Ольвии уже не заработаешь, их стоит покупать только для музея, но не для продажи. Гораздо дороже стоили вещи, когда-то принадлежавшие скифам. И коллекционер признавался сам себе, что готов отвалить за какую-нибудь скифскую драгоценность достаточно звонкой монеты.

Однако пока копатели несли в его музей то, что уже имелось: осколки мраморных плит, монеты, которых становилось все меньше и меньше. Все подвергалось тщательной проверке, и Штерн с горечью признавал, и мошенников не убавлялось, в отличие от антикварных вещей.

Когда к нему зашел Гойдман, он поднял на него усталые серые глаза и спросил, увидев мешок:

– Вам удалось обнаружить что-то интересное?

На лице Шепселя не отразилось никаких эмоций, разве что немного интереса.

– Да, господин Штерн, я рискнул приобрести у одного крестьянина, показавшегося мне честным человеком, одну забавную вещицу. – Он вытащил кусок мраморной плиты и положил на стол перед антикваром. – Я думаю, это не подделка. А что скажете вы?

Генрих отодвинул подстаканник и осторожно взял в руки кусок мрамора. Если он и был состарен, то довольно искусно. Но часть какого-то текста на осколке читалась довольно хорошо, и антиквар кинулся к своим фолиантам, чтобы найти упоминания обо всей плите.

Ему показалось, что он видел нечто подобное в книгах. Память и на сей раз не подвела Штерна.

В одной из книг по археологии он обнаружил то, что искал.

Шепсель, сам того не зная, принес ему осколок плиты, обнаруженной еще в 1820 году, еще до своего рождения, на которой был написан древний декрет: скифский царь Сайтафарн угрожал жителям Ольвии, и тогда ольвийский купец Протаген, очень богатый и влиятельный, принес ему в дар девятьсот золотых монет. Жестокий царь пощадил ольвийцев.

К сожалению, нижняя часть декрета была отбита, и текст не имел окончания.

Штерн почувствовал, как от волнения закружилась голова. Судя по всему, Шепселю удалось достать осколок этой плиты, и теперь они могли прочитать окончание декрета. О боже, неужели…

Руки антиквара дрожали, буквы расплывались в глазах, но он все же прочитал, что, кроме монет, для жестокого царя лучшие ольвийские мастера изготовили произведение искусства – корону, тиару. В декретах древних ольвийцев все описывали очень подробно, и тот, кто выбивал текст, не забыл про тиару.

– Сколь… Сколько вы за него хотите? – Генрих потерял дар речи.

Шепсель улыбнулся:

– Допустим, нисколько.

Нижняя челюсть антиквара отвисла от удивления.

– Вы – и нисколько? Позвольте узнать почему.

Гойдман развел руками.

– Знаете, если человек любит деньги, это еще не значит, что он неблагодарная тварь. Вы многому научили меня, господин Штерн, и делали это тоже безвозмездно. Так что примите этот осколочек античности от чистого сердца. – Шепсель прищурился. – Вы действительно считаете, что это ценная вещичка?

– Я должен еще раз хорошо его осмотреть, – Генрих ушел от ответа, и Гойдман подумал, что предприятие «Троянский конь» началось удачно.

Эксперт не увидел подделку, радостный до смерти, что Гойдман в кои-то веки безвозмездно пожертвовал что-то музею, он заглотнул крючок, и теперь можно было приступать к основной части великой аферы.

Дивногорск, наши дни

Полковник Кретов, проводив Парамонова, тут же набрал телефон лучшего оперативника их отдела, Андрея Чернецова, майора, славившегося хорошей раскрываемостью. Говорили, он обладал особым чутьем, интуицией, нередко позволявшей распутывать самые замысловатые преступления.

Кретов знал, что Чернецов любил поработать и в свободное время, но просто не мог не выгнать его в отпуск, потому что жена Чернецова Альбина, довольно скандальная женщина, полная противоположность своему мужу, явилась в отдел и чуть было не закатила истерику.

Она заявила, что практически давно уже живет одна (Андрей уходит, когда жена спит, и приходит, когда она опять спит) и поэтому немедленно подаст на развод, если начальство не подпишет заявление об отпуске.

На этот раз полковник пошел у нее на поводу, потому что давно знал о скандалах в семье подчиненного.

Как-то раз Чернецов, разоткровенничавшись, сказал, что давно бы развелся с Альбиной, если бы не двое прекрасных детей. И потом, менять жену, по его мнению, означало менять шило на мыло.

Когда в трубке раздался зычный голос подчиненного, Дмитрий Борисович весело отозвался:

– Приветствую вас, товарищ майор. Как отдыхается?

– Заслужил похвалу жены тем, что вымыл окна и привел в порядок лоджию, на которой теперь может поселиться ее мама, – отрапортовал Андрей четко и тут же заинтересованно спросил: – А что случилось, товарищ полковник? Вряд ли вы позвонили узнать о моих трудовых подвигах.

– Это верно. – Кретов притворно вздохнул и произнес: – Вынужден предложить тебе поработать. Некто Сергей Парамонов просит отыскать одного человека – и как можно скорее.

Чернецов вздохнул в ответ. Перед отпуском, разглядывая предвыборные агитки, он сказал начальнику:

– Раньше мы ловили и сажали эту шваль, теперь выбираем в губернаторы.

– И я должен согласиться ему помочь? – спросил он довольно равнодушно.

– Я бы не просил тебя, – признался Кретов. – Но, видишь ли, дело идет о мошенничестве. Ты не мог бы сейчас подъехать в отдел? Мне бы хотелось переговорить с глазу на глаз.

– Сейчас буду, – уже бодрее ответил Чернецов и, отключившись, положил телефон в карман джинсов.

Альбина, как привидение, выросла перед ним откуда ни возьмись. Его всегда поражала такая способность жены – будто опытная оперативница, освоившая все правила слежки, она возникала из воздуха в большинстве случаев для того, чтобы отравить ему жизнь.