– Вот как… – удивился Андрей. – Бывают же такие совпадения. Но сейчас не об этом. Как я понял, вы считаете, что он дал ей о себе знать. И где же засветилась сия дама?

Полковник взялся за компьютерную мышку и сказал:

– Подсаживайся сюда. Здесь подробная карта. Я покажу тебе все интересные для нас места.

Андрей взял стул и придвинул его к полковнику. Его широкое лицо выражало неподдельный интерес.

Карты были детской страстью Андрея, карты и атласы. Не электронные, конечно, а бумажные, школьные контурные, которые он с удовольствием раскрашивал в разные цвета.

Мягкими серыми переливами бросались в глаза горы и предгорья, озера и реки, как вены, были окрашены в лирический голубой цвет. Странно, но учитель географии никогда не ругала его, если он забывался и делал карту слишком красочной.

Электронная карта на мониторе была ядовито-зеленого цвета, с черными точками, напоминавшими свернувшихся в клубок червей.

– Здесь произошла авария. – Кретов указал карандашом на жирную черную точку. – А телефон Котовой светился последний раз вот здесь. – Его рука спустилась к точке поменьше.

Андрей прищурил близорукие глаза – он с детства стеснялся носить очки и в более зрелом возрасте предпочитал линзы, но сегодня в спешке забыл их надеть – и внимательно осмотрел карту.

– Здесь указана какая-то деревенька, – пробормотал он. – Думаю, наш летчик был здесь со своей подругой. Но, даю голову на отсечение, сейчас их там нет, а телефоны выброшены от греха подальше.

– Я тоже так думаю, – согласился с ним полковник. – Но где же они?

– Думаю, здесь. – Андрей взял остро отточенный карандаш и ткнул в точку, возле которой мелкими буквами было написано «Гурьевск». – Это ближайший город. Нашему мошеннику нужно отсидеться, привести себя в порядок и подумать, как поступать дальше. А потом он снова бросится в бега.

– Возможно, и нет. – В голосе Дмитрия Борисовича слышалась надежда. – Я попросил своих коллег из ближайших городов дать ложную информацию: дескать, летчика никто не ищет, потому что он тоже погиб. Знаешь, я навел о нем справки в его компании, так, очень осторожно: вдруг у него там преданные друзья, которые предупредят его, если он объявится? – и выяснил, что Борисов – прекрасный летчик, его увольнение – случайность, но на этом его положительные качества исчерпываются. Борисов – ловелас, каких поискать, не пропускающий ни одной юбки, и притом он недальновиден и глуп. Вполне вероятно, что такой фрукт расслабится и останется в Гурьевске на нужное нам время.

– А еще он станет искать женщину, – тихо сказал Чернецов.

– Зачем? – удивился Кретов. – У него же есть Котова.

– Даже если эта Котова и красива, как голливудская звезда, – уверенно заявил оперативник, – летчику она уже надоела до смерти. Он остался бы с ней при одном условии – если бы она была баснословно богата. Но, судя по тому, что Игорю пришло в голову провернуть аферу, денег у них оставалось в обрез.

– Это верно, – кивнул Дмитрий Борисович. – Значит, отправляйся в Гурьевск. Даст бог, их там застанешь.

Андрей встал и потер вспотевшие ладони. Он, как гончая, почуял запах дичи и был готов мчаться по следу.

– Деньги возьми в бухгалтерии, – сказал на прощание полковник. – И держи меня постоянно в курсе. Сам знаешь, что Парамонов не оставит нас в покое. Кстати, – он вытащил из ящика конверт и протянул майору, – а это от нашего возможного губернатора.

Чернецов сначала хотел отказаться, но передумал. Когда-то, в пору своей рэкетирской молодости, Сережа крал деньги у таких простых граждан, как он. Будем считать, что они наконец дошли по назначению.

Выйдя из отдела, Андрей с удовольствием подставил лицо каплям дождя, так неожиданно вырвавшимся из маленькой, невесть откуда взявшейся тучки, по форме напоминающей эскимо, и подошел к машине, просчитывая в уме, сколько времени понадобится ему, чтобы добраться до Гурьевска на автомобиле, а потом посмотрел в телефоне расписание поездов.

«Нет, все-таки автомобиль, – подумал он обреченно. – Никуда не успеваю, а ждать завтрашнего дня нет времени».

Вздохнув, он сел в салон голубого «Фиата», который понес его к выезду из города.

Вена, 1895 г.

Шепсель Гойдман впервые был за границей, в Вене, и пристально разглядывал дома, улицы, удивляясь чистоте, порядку и аккуратности. Казалось, каждое дерево, каждый куст были на своем месте, здания поражали строгостью линий. Католические соборы своими острыми шпилями будто протыкали небеса.

Прежде чем приехать в этот популярный в Европе город, Шепсель узнал о нем все или почти все.

Столица Австрии манила гастрономических эстетов своими кулинарными изысками и ресторанами – он уже попробовал знаменитые венские пирожные, тающие во рту, но безумно дорогие, модников – своими магазинами, богему – театрами, оперой, выставками и музеями. Вена считалась городом музыки и искусства, потому что здесь жили и творили гениальные композиторы: Моцарт, Бетховен, Шуберт и Штраус, а также многие известные художники, которые и превратили город в сокровищницу Европы.

Ступая по улицам Вены, которые казались вымытыми (неутомимые дворники, как пчелы, налетали на каждый зазевавшийся, невесть откуда взявшийся мусор, тут же сметая его), Шепсель представлял, как до него здесь неторопливо прохаживались Моцарт и Штраус, напевая свои известные мелодии.

Эти мысли вызвали улыбку: ни один из них так и не заработал достаточно денег, а между тем простой сын сапожника из Одессы скоро сделает это – он был уверен, что его великая афера обязательно получится.

Стоял февраль, обычно мокрый и холодный в Одессе и Очакове, но сравнительно мягкий здесь. Иногда с неба срывалась, словно стыдясь, одинокая снежинка и ложилась на брусчатку, но мороза не было, и она тут же таяла, оставляя после себя скромную капельку, не давая надежды полюбоваться снегом, который так любил Гойдман.

Лавочник остановился в самой дорогой гостинице, именуя себя негоциантом, купцом (это, по его мнению, прибавляло ему важности, осанка становилась горделивее, а щеки раздувались сами собой), а потом, взяв бесценное сокровище скифских царей – тиару, отправился в Венский музей истории искусств, открытый совсем недавно.

Он знал, что музею требуются ценные вещи древних народов, и надеялся, что корона скифского царя займет в нем достойное место.

Миновав площадь Марии Терезии и войдя во внушительное двухэтажное здание (Шепсель не разбирался в архитектурных стилях, и слово «модерн» ему ни о чем не говорило), он прямиком направился в дирекцию, где юркие клерки, узнав с помощью переводчика, чего от них хочет этот странноватый русский – впрочем, а не все ли русские странные? – заулыбались и тут же представили его руководителям музея Бруно Бухеру и Гуго Лейшингу, солидным, чем-то похожим друг на друга седоватым спокойным господам (младший Гойдман не мог не заметить, что, в отличие от одесситов, австрийцы поражали спокойствием, невозмутимостью лиц).