А потом, шагая по чистым, будто вылизанным улочкам Вены, Шепсель тихонько напевал. Он был очень доволен собой. В принципе он предполагал, что у Венского музея не хватит денег, и даже говорил об этом Лейбе.

Нет, он не потратил время зря, его комбинация напоминала шахматную и была многоходовой: ей позавидовали бы знаменитые шахматисты.

Слава о тиаре теперь покатится по Европе и уже скоро достигнет Лувра, может, даже сегодня.

Однако сын сапожника не знал, как его примут в знаменитом музее, и пошел прямиком не в гостиницу, а на престижную улицу Маргариты, в антикварную лавку своего австрийского коллеги Антона Фогеля, тощего рыжеволосого немца, немного знавшего русский язык (его родители долгое время жили в России) и выражавшего бурные восхищения тиарой.

Шепсель рассказал ему о своей неудаче в Венском музее искусств, и Антон щелкнул пальцами:

– Герр Гойдман, вам повезло. Минут через десять ко мне заглянет знаменитый маклер Шиманский. Он предлагает антиквариат всем известным музеям мира. Он прекрасно знает дирекцию Лувра и поможет. О, я в этом уверен.

Гойдман похлопал себя по бокам, мысленно похвалив за сообразительность. Правильно, уж он, сын одесского сапожника, своего не упустит – вцепится в этого маклера руками и ногами и не мытьем, так катаньем заставит его прорекламировать тиару в Лувре.

И когда интеллигентный молодой мужчина приятной наружности появился в лавке антиквара, Гойдман взял его под руку и с помощью своего приятеля Фогеля втолковал, какое сокровище находилось у него в чемодане.

Вскоре они заключили сделку, и все золотые изделия – тиара в первую очередь – перекочевали в сейф венского антиквара.

Шиманский ударил себя в грудь и торжественно пообещал, закатив глаза:

– Вот увидите, господин Гойдман, не пройдет и недели, как эта тиара будет украшать Лувр.

Шепсель вышел на улицу, поглядел на желтую – почти как в Одессе – луну, освещавшую его путь, и почувствовал, как медленно, но верно возносится в рай.

Гурьевск, наши дни

Мария лениво потянулась в кровати и погладила по плечу дремлющего Игоря.

– Вставай, дорогой, мне пора. Отец наверняка уже названивал мне, а я выключила телефон.

Летчик зевнул:

– И напрасно. Почему бы тебе не рассказать ему обо мне?

Она лукаво блеснула глазами:

– А не рано ли?

– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – поинтересовался Борисов, сознавая, как пошло звучал его вопрос.

Мария сморщила горбатый нос:

– Мы не дети, Игорь. И не надо говорить ерунду. Мне было хорошо с тобой.

– И все? – удивился он.

Девушка улыбнулась:

– А что тебе еще нужно? Что ты хочешь услышать? Что, кроме объяснения в любви? – Она всплеснула руками. – Впрочем, знаю. Даю слово, что папа возьмет тебя на работу, как только купит самолет. А пока, – она сузила выпуклые глаза, – а пока я беру тебя своим водителем.

Он прижался к ее теплому плечу:

– Только водителем? Меня это не устраивает.

Она покраснела:

– А как же Лиза? Мне показалось, она тебя любит. Что, если до нее дойдет…

– Что я люблю другую? – отозвался летчик. – Видишь ли, дорогая, Лиза мне никто. Я познакомился с ней, и эта женщина увязалась со мной в путешествие, в общем, прилипла как банный лист, и постоянно что-то рассказывала о тяжелой судьбе. Мол, если она не забудет то, что с ней произошло, то может покончить с собой. Я пожалел бедняжку, не ожидая, что она каждому встречному и поперечному будет рекомендоваться моей женой.

Мария вдруг сделалась грустной, словно кто-то невидимый стер улыбку с ее лица.

– Мне ее жалко, – сказала она. – Как ты намерен дальше с ней поступить?

– У меня есть деньги, – сказал Игорь. – Я готов отдать ей все, чтобы она или вернулась в родной город, или поселилась здесь, подальше от нас.

– Скажи, вы ни разу не спали? – Мария требовательно глядела в его глаза.

Летчик смутился:

– Мне приходилось это делать, потому что… Ну, в общем, когда лежишь в постели с женщиной, трудно сдержать себя, если только она не уродлива.

– Понимаю. – Женщина усмехнулась. – Даже если уродлива, но богата, все равно трудно сдержать себя.

Он обнял ее:

– Ты говоришь ерунду. Может быть, я обращал внимание на женскую красоту, когда мне было лет семнадцать. Вернее, тогда она имела для меня большое значение. Мне было неважно, образованна ли женщина, интеллигентна ли, интересно ли мне с ней, – главное, чтобы на нее все оборачивались. И вот я такую нашел. Ее звали Валентиной, и она работала обычной продавщицей в магазине. Валя была чертовски красива и так же глупа и необразованна. Я к тому времени окончил училище и уже носил форму летчика. Естественно, она не пропустила такого жениха. – Борисов старался, чтобы его жалкая выдумка звучала правдоподобно. Кажется, влюбленная Мария верила всему. – А потом я понял, какую глупость совершил. Когда с человеком не о чем поговорить, кроме как о погоде, об обеде или ужине, ты тихо начинаешь его ненавидеть. В общем, мы развелись. Кстати, Лиза гораздо менее привлекательна и так же глупа, как Валентина. Пусть тебя не мучает совесть. Я все равно бы с ней расстался – рано или поздно.

– Тогда скажи ей об этом сегодня, – потребовала Мария с новыми, твердыми нотками в голосе. – Я не хочу думать, что после меня ты бежишь к ней. Давай закроем этот вопрос.

Он с легкостью кивнул, думая, что с Лизой действительно пора покончить.

Игорь решил, что переправит на ее карту тысячу долларов – и хватит с нее. В конце концов, придумывал и осуществлял операцию он – какое к этому имеет отношение сожительница бывшего бандита?

Завернувшись в простыню, Мария встала и подошла к окну.

– Дождик моросит, – задумчиво проговорила она, – и смеркается. Мне кажется, нам пора по домам. Теперь мы знаем телефоны друг друга и можем разговаривать хоть каждую минуту. И я буду ждать твоего звонка, потому что беспокоюсь о твоем разговоре с этой женщиной. Я думаю, она тебя не отпустит. Какое-то внутреннее чувство говорит мне об этом.

Он тоже завернулся в простыню и подошел к ней.

– Прошу тебя, не думай об этом. – Игорь поцеловал ее белое, с коричневыми веснушками плечо. – Доверься мне, все будет хорошо.

– Ладно. – Мария повернулась к нему, сверкнув черными глазами. – Одевайся и уходи.

Он послушно оделся и, обняв ее на прощание, вышел в промозглую сырость.

На улицах почти никого не было, редкие прохожие спешили с работы.